class="v">И сердцем ей желать все блага жизни сей,

Веселый мир души, беспечные досуги,

Всё – даже счастие того, кто избран ей,

Кто милой деве даст название супруги.

В альбом («Гонимый рока самовластьем…»)*

Гонимый рока самовластьем

От пышной далеко Москвы,

Я буду вспоминать с участьем

То место, где цветете вы.

Столичный шум меня тревожит;

Всегда в нем грустно я живу,

И ваша память только может

Одна напомнить мне Москву.

В альбом («Долго сих листов заветных…»)*

Долго сих листов заветных

Не касался я пером;

Виноват, в столе моем

Уж давно без строк приветных

Залежался твой альбом.

В именины, очень кстати,

Пожелать тебе я рад

Много всякой благодати,

Много сладостных отрад, –

На Парнасе много грома,

В жизни много тихих дней

И на совести твоей

Ни единого альбома

От красавиц, от друзей.

«Желал я душу освежить…»*

Желал я душу освежить,

Бывалой жизнию пожить

В забвенье сладком близ друзей

Минувшей юности моей.

———

Я ехал в дальние края;

Не шумных . . . . . жаждал я,

Искал не злата, не честей

В пыли средь копий и мечей.

1833

Подражания древним*

1

Чистый лоснится пол; стеклянные чаши блистают;

Все уж увенчаны гости; иной обоняет, зажмурясь,

Ладана сладостный дым; другой открывает амфору,

Запах веселый вина разливая далече; сосуды

Светлой студеной воды, золотистые хлебы, янтарный

Мед и сыр молодой: всё готово; весь убран цветами

Жертвенник. Хоры поют. Но в начале трапезы, о други,

Должно творить возлиянья, вещать благовещие речи,

Должно бессмертных молить, да сподобят нас чистой душою

Правду блюсти: ведь оно ж и легче. Теперь мы приступим:

Каждый в меру свою напивайся. Беда не велика

В ночь, возвращаясь домой, на раба опираться; но слава

Гостю, который за чашей беседует мудро и тихо!

(Из Ксенофана Колофонского)

2

Славная флейта, Феон, здесь лежит. Предводителя хоров

  Старец, ослепший от лет, некогда Ски́рпал родил

И, вдохновенный, нарек младенца Феоном. За чашей

  Сладостно Вакха и муз славил приятный Феон.

Славил и Ва́тала он, молодого красавца: прохожий!

  Мимо гробницы спеша, вымолви: здравствуй, Феон!

(Из Афенея]

«Бог веселый винограда…»*

Бог веселый винограда

Позволяет нам три чаши

Выпивать в пиру вечернем.

Первую во имя граций,

Обнаженных и стыдливых,

Посвящается вторая

Краснощекому здоровью,

Третья дружбе многолетной.

Мудрый после третьей чаши

Все венки с главы слагает

И творит уж излиянья

Благодатному Морфею.

«Юноша! скромно пируй, и шумную Вакхову влагу…»*

Юноша! скромно пируй, и шумную Вакхову влагу

С трезвой струею воды, с мудрой беседой мешай.

Вино (Ион Хиосский)*

Злое дитя, старик молодой, властелин добронравный,

  Гордость внушающий нам шумный заступник любви!

Гусар*

Скребницей чистил он коня,

А сам ворчал, сердясь не в меру:

«Занес же вражий дух меня

На распроклятую квартеру!

Здесь человека берегут,

Как на турецкой перестрелке,

Насилу щей пустых дадут,

А уж не думай о горелке.

Здесь на тебя как лютый зверь

Глядит хозяин, а с хозяйкой…

Небось не выманишь за дверь

Ее ни честью, ни нагайкой.

То ль дело Киев! Что за край!

Валятся сами в рот галушки,

Вином хоть пару поддавай,

А молодицы-молодушки!

Ей-ей, не жаль отдать души

За взгляд красотки чернобривой,

Одним, одним не хороши…»

– А чем же? расскажи, служивый.

Он стал крутить свой длинный ус

И начал: «Молвить без обиды,

Ты, хлопец, может быть, не трус,

Да глуп, а мы видали виды.

Ну, слушай: около Днепра

Стоял наш полк; моя хозяйка

Была пригожа и добра,

А муж-то помер, замечай-ка.

Вот с ней и подружился я;

Живем согласно, так что любо:

Прибью – Марусенька моя

Словечка не промолвит грубо;

Напьюсь – уложит, и сама

Опохмелиться приготовит;

Мигну бывало: Эй, кума! –

Кума ни в чем не прекословит.

Кажись, о чем бы горевать?

Живи в довольстве, безобидно!

Да нет: я вздумал ревновать.

Что делать? враг попутал, видно.

Зачем бы ей, стал думать я,

Вставать до петухов? кто просит?

Шалит Марусенька моя;

Куда ее лукавый носит?

Я стал присматривать за ней.

Раз я лежу, глаза прищуря,

(А ночь была тюрьмы черней,

И на дворе шумела буря).

И слышу: кумушка моя

С печи тихохонько прыгнула,

Слегка обшарила меня,

Присела к печке, уголь вздула

И свечку тонкую зажгла,

Да в уголок пошла со свечкой,

Там с полки скляночку взяла

И, сев на веник перед печкой,

Разделась донага; потом

Из склянки три раза хлебнула,

И вдруг на венике верхом

Взвилась в трубу и улизнула.

Эге! смекнул в минуту я:

Кума-то, видно, басурманка!

Постой, голубушка моя!..

И с печки слез – и вижу: склянка.

Понюхал: