— Да заткнитесь вы! — рявкнул, покрываясь пятнами, генерал. — Нашли время для острот! Идиоты, вы проворонили дичь! — он резко повернулся к своим подчиненным, те стояли в стороне и скромно смотрели в землю, стараясь не выдать себя ухмылками. Нахмурился и провалился в задумчивость верный Крейцер. — Вы расслабились и прошли мимо, остолопы! В общем, слушай мою команду! — он грозно оглядел кучку людей в камуфляже. — Обратно к лесничеству из квадрата номер один Россохин не выберется — вся опушка уже оцеплена. Либо будет там сидеть, либо станет пробираться в квадраты два и три — где мы, собственно, сейчас и находимся. Крейцер, перестраивайте людей. Растяните их в шеренгу поперек леса — и малым ходом вперед! Мы выдавим этого ублюдка из леса!

Немногословный Крейцер послушно кивнул, хотя и почесал при этом подбородок. «Поперек» — это восемьсот метров по изобилующему буреломом смешанному лесу. Нужна, как минимум, рота, а не две дюжины парней, моральный дух которых слегка угас. Еще и этих «приличных господ» надо опекать, чтобы с ними ничего не случилось. Генерал смотрел на него неприязненно, пребывая в расстроенных чувствах. Впрочем, здравый смысл Григорию Алексеевичу не отказывал. Сплюнув в листву, он проворчал:

— Ладно, вызывайте лесничество. Пусть присылают всех, кто не занят оцеплением и охраной ворот. Дьявол, мы уже потеряли двоих…

Никита прервал бессмысленную гонку, он уже задыхался. Боль под ребрами свирепствовала, казалось, что их вырвали. Он обернулся — погони не было. Вот и славно. Мужчина рухнул под кочку, обнял ее, вцепился зубами в прелый мох, стал перебарывать окончательно разгулявшуюся боль во всех сочленениях. Он подполз к ближайшей елочке, оборвал с нее пушистую сочную хвою, затолкнул в рот и стал жадно жевать. Живительная свежесть насыщала организм, а не прожёванные иголки болезненно покалывали стенки пищевода. Он убеждал себя, что все не так уж плохо, он жив, а каждый миг в этом мире, если им правильно распорядиться — практически вечность. Мысли вертелись в голове, Никита понимал, что от него ожидается то, что он будет прятаться, буриться в норы, трястись, как заяц, чтобы не подстрелили. Меньше всего они ждут нападения с его стороны. Внутренний голос твердил: «Соберись, забудь про боль. Боль — не такое уж паскудство, она сохраняет ясность в голове. Пустырь оцеплен, назад дороги нет. Охотники, завязшие на западной стороне урочища, получили свежую информацию, уже перестроились и топают к тебе на рандеву. Иди им навстречу, там лес гуще, обрети свой шанс, покажи ублюдкам! Соберись, сконцентрируйся, лови удачу, ты же не хочешь сегодня умирать?»

Россохин сел и принялся озираться. Удача не пролетала. Он поднялся, сделал легкий вдох и побрел к горке мшистого валежника. Сел на корточки, зарылся в него. Извлек подходящую коряжину — вроде той, что уже сослужила добрую службу, только длиннее, с острыми сучками, вполне пригодными для выдавливания глаз и крушения черепов. Сжал ее покрепче, похлопал по ладошке. Поднялся и поволок за собой, держа за тонкий конец. Шаги его делались увереннее, разворачивались плечи, поднималась голова. Напевая под нос «А ну-ка песню нам пропой, веселый ветер…», оборванный леший, измазанный всем, на что богата природа средней полосы, ввалился в заросли боярышника и побрел наперерез судьбе…

Что-то новенькое было налицо. Впервые, участвуя в охоте, Василий Иванович Морозов чувствовал угрозу собственной безопасности. Это щекотало нервы и повышало уровень адреналина в крови. Раньше можно было расслабиться — праздник, карнавал, море трупов. Можно было отвлечься от рутины, почувствовать свою брутальность, исполниться мужеством и воинственности. А сейчас он был неприятно напряжен, приходилось постоянно держать палец на спусковом крючке, глазеть по сторонам, задирать голову наверх — не спикирует ли оттуда какой-нибудь «маугли»?

Держаться ровной цепью было невозможно. Цепь рвалась, кто-то ушел вперед, кто-то отстал. Люди сбивались в кучки, распадались, снова сбивались. Как тут растянуться, если каждый из охотников требовал, чтобы его окружали телохранители? Двое в пятнистом двигались впереди Василия Ивановича — мягко ступая, огибая и исследуя горы бурелома. Один подстраховывал сзади, дыша в затылок. Крейцер шел немного в стороне, бесшумной лисьей походкой перемещался от дерева к дереву, замирал, проницал окружающую местность. На флангах кто-то хрустел, а потом вдруг перестал. Нехорошо становилось на душе. В какой-то миг Василий Иванович почувствовал желание бросить это дело к чертовой матери, вернуться под охраной в лесничество и хорошенько выпить. Пусть сами мудохаются. Но устыдился — он тут главный, хозяин положения, он должен задавать ритм и настроение. Меньше всего ему хотелось, чтобы подчиненные за спиной шептались: дескать, король-то голый, сдрейфил, в штаны навалил…

Растительность сгущалась, местность превращалась в какую-то непролазную кашу. Заросли крапивы, сухой осинник, прореженный молодыми елями. Почва под ногами прогибалась, сплошные кочки и канавы. Василий Иванович боролся с одышкой — не мальчик уже для таких упражнений. И вдруг заметил, как напрягся Крейцер, пристально уставился на заросли шиповника за гигантской завалившейся осиной. Не понравилось ему что-то в этих зарослях. Не успел Василий Иванович как следует испугаться, как почва под ногой поплыла, сердце ухнуло в пятки, а это была всего лишь канавка, замаскированная сучьями и листвой. Подломилась нога, он охнул и упал. И в этот момент над макушкой что-то просвистело!

Дыхание перехватило, он завозился, чтобы подняться, но передумал, уставился на охранника, который мгновением ранее сопел ему в затылок. А ведь этот метательный снаряд предназначался именно ему — губернатору! Что бы случилось, если бы он не упал?.. У охранника под ногами валялась сучковатая коряга. Асам он шатался, как неваляшка, глаза сбились в кучку, физиономия глупее некуда. Лобная кость была проломлена, из черепушки сжатыми толчками выплескивалась кровь. Он отступил, схватился за тонкую сухостоину, но та переломилась. Он рухнул на колени, словно их подрезали, шлепнулся в жижу загнивающей листвы…

Василий Иванович не мог поверить своим глазам. Ну, бред! Бред на бреде сидит и бредом погоняет! Воцарился сущий хаос. Губернатор что-то вопил, проклинал нерадивых работников. Пытался подняться, но ноги разъезжались. В крапиве за поваленной осиной хрустели ветки, сбежал, поганец! Орал Крейцер, гнал в атаку своих бойцов, приказывал стрелять по ногам, схватить, хватит уже разводить это безумие! Двое бросились вперед, пинали валежник, вытаптывали заросли крапивы. Василий Иванович хрипел — ни разу в жизни он еще не испытывал такого пронзительного страха. Все попытки принять вертикаль завершались неудачно. Он треснулся лбом обо что-то твердое, ударился челюстью об когтистую коряжину, от души наглотался, чуть не подавился этой тухлой гадостью. Клевреты метались по завалам бурелома, в которых никого не могли найти, а к губернатору подбежал Крейцер, помог подняться.

— С вами все в порядке, Василий Иванович?

Он чуть не звезданул этого прохиндея по уху! Разумеется, у него все в порядке. В таком порядке, что готов любого замочить! Зуб на зуб не попадал, он извозился по уши в этом мокром дерьме, от потрясения сводило скулы. Видение преследовало — как летит эта клятая коряга не в какого-то охранника, который никому не нужен, а в его мудрый государственный лоб.