В голове всплыли ее слова: «Она специально за ним приехала. Вернуть хотела. Вернула».

Не могла. Не могла белка так сделать.

Домой гнал, как волк раненый. Не для того, чтобы вытрясти правду. Нет. Я убедиться хотел, что Ника дома, меня ждет. Что она не уехала никуда с Озериным. Она сидит на диване и рвет на себе волосы, из-за того, что я пропал.

Всю дорогу вдалбливал в себя эту версию.

А когда открыл дверь квартиры, увидел то, чего видеть не хотелось. Не был готов к такому. Белка стояла с дорожной сумкой в руках. Уходить собиралась. Кажется, я вовремя успел вернуться. Кажется, что так меня еще никто не убивал.

Ника.

Я у двери уже была, когда Егор вернулся. Знаете, меня такое облегчение накрыло, что я еле на ногах устояла.

Хотела кинуться к нему, и все рассказать, но он меня взглядом к стенке прибил. В глазах злость такая, такое отвращение. А я стою, и сказать ничего не могу. Мне плохо. У меня рот не открывается. Все тело занемело.

— И даже не попрощаешься? — Могильным голосом, сказал Егор.

У меня не было ни одного ответа, на вопрос, что происходит.

— Что?

— Вещи собрала. Что, у любимого на новые денег нет?

— Егор, о чем ты?

Решаюсь и делаю шаг навстречу. Он выхватывает сумку из моих рук, и с силой швыряет ее в стенку. Хватает меня за горло, и взглядом убивает. Кулаком бьет возле моего уха, и резко отталкивается.

— Я ведь тебе поверил. Сука, я твоей правде поверил. — Крик оглушает.

Пытаюсь объяснить, но он не слышит ничего.

В кабинет меня тянет, но не прикасается. Он схватил за ремешок сумочки, и за нее тащит, а я следом как собачонка бегу, еле успевая за шагом.

— Сюда переехала, чтобы к бывшему поближе? И как? Любовь бурлит? И срать тебе на всех остальных?

Он был в ярости.

Его злость заставляла дрожать каждую клеточку моего ослабленного тела.

— Счастлива?! Теперь ты довольна?

На трясущихся ногах подошла к нему и остановилась. Что делать? Как сказать, что допустила ошибку? Как успокоить? Аккуратно взяла за руку и посмотрела в глаза.

— Пожалуйста, выслушай. Я могу все объяснить. — Голос срывается.

Еще один взгляд полный ненависти. Сколько их было после того как он притащил меня в этот кабинет?

Десять?

Сто?

Тысяча?

Я давно сбилась со счета.

— Конечно, можешь. Ты можешь все. — вырвав руку, словно я заразная, прошел к бару, по пути снимая пиджак и ослабевая галстук. — Классическая женская фраза: «Я могу все объяснить». Что ты мне хочешь объяснить, Ника? Как бывшего вернуть хотела? Подо мной лежала, а его представляла? Это?! ОТВЕЧАЙ.

И снова глазами расстреливает. Казнит.

А я с места сдвинуться не могу, заклинило. Тело онемело. Страх до горла дотронулся и глотку сдавил. Сильно. Дышать нечем.

Только он не замечает этого. Не хочет. У него огонь в глазах. Ненависти огонь.

Если на секунду представить, что взглядом убить можно, то я давно не жилец.

— Умоляю тебя, выслушай. — Говорила, а сама слезы глотала и понимала, что не выслушает, не поймет.

Нет. Не даст сказать. Не поверит. Не простит.

— Пошла вон.

— Что?!

— Я сказал убирайся отсюда. Вон пошла.

В лицо его смотрю и ничего не вижу. Его не вижу. Глаза чужие, не родные.

Значит, бессмысленно говорить. Бессмысленно рассказывать, что нет никакой больше мести. Что его люблю. Только его. Но сейчас лучше просто взять и уйти, чтобы не злить еще больше.

Медленно взяла сумку в руки и к двери пошла. Остановилась, когда голос его услышала:

— Еще раз увижу тебя рядом, убью. Ника, ты поняла? Своими руками придушу.

Убью.

Убью.

Убью.

Как заклинание, проговаривала про себя это слово, пока квартиру покидала. Его квартиру. Не нашу. А ведь говорил…

Снова ночь. Одиночество. И некуда идти.

Я сама все разрушила, сама уничтожила.

Теперь пожинаю плоды.

Ника.

Пустота.

Эту пустоту заполнить нечем. Она везде. В каждой клеточке тела. Словно какой-то псих схватил дробовик, направил дуло на меня и разрядил всю обойму. На части разорвал, а кусочки раскидал в разные стороны. Во мне тысячи пустых дыр, а тело не может залатать их. Мне собрать их нужно, а не могу, сил нет. Желания нет. Хочется просто лежать и в стену выть. Но не от боли. Не-а. Мне совсем не больно. Я не чувствую этого. Ничего не кровоточит, ничего не оторвалось. Дышать могу, ходить вроде бы тоже. Меня тишина убивает. Она там, внутри. Когтями своими по стенкам скребет, мучает. В голову залезла, и там наводит свои порядки. Блокирует все голоса, мои, подруги, остальных людей, которых я успела увидеть, за эти чертовы две недели после того, как Морозов выгнал меня.

Морозов.

Уже не Егор.

Я не могу его имя вслух сказать. Язык не хочет эти буквы произносить. Ему словно мозг сигнал дает блокировать этот набор звуков. Мне иногда кажется, что как только я это скажу, то меня разнесет. Будто его имя кодовое слово, по активации боли, которая еще не нагрянула на меня.

Почему мне не больно?

Почему слез нет?

Хотя, они были. В первый день. Я тогда не смогла встать, чтобы на пары пойти, а Катюшка пыталась меня растолкать. Она говорила что-то, но я честно, даже не пробовала ее слушать. Я тогда, только-только стала с тишиной знакомиться. Подруга старалась хоть как-то меня растормошить, и вроде бы случайно произнесла его имя. Запретное имя. Я услышала, и ядовитая слеза умыла мое лицо. Истерики не было, просто кристальный фонтан из глаз, который никак не мог засохнуть.

Я тогда поняла. То, что я чувствовала, когда меня Озерин предал, даже рядом не стояло, с теми эмоциями, которые я испытывала, после Морозова. Он меня растоптал. Он сделал самое гадкое, что только мог сделать. Он не выслушал. Он не дал мне объясниться. Он от меня как от грязного кота избавился. Сначала накормил, приютил, сделал так, чтобы этот кот, ему в глаза преданно смотрел, а потом, вышвырнул за ненадобностью. Просто взял и смахнул меня, как пыль вредную с красивой статуи.

Противно.

Мерзко.

Но боли нет.

Мне как-то даже сон приснился, будто я сама решила с ним поговорить. Помню, что шла по темному коридору, в сторону его квартиры. Дверь, своим ключом открыла,(они до сих пор у меня были, я тогда отдать не успела), захожу, и первое, что в глаза бросается это Каролина, которая на диване сидит. На ней еще рубашка Морозова была. Она сидит, смотрит на меня, и начинает громко, заливисто смеяться. А я каменею. Бежать хотела, а ноги не слушались. Думала закричать, но голос пропал. На смех блондинки сам парень вышел. Он тогда меня взглядом, скучающим окинул, и к ней пошел. Обнял ее, и глядя в мои глаза, поцеловал. Я тогда, наверно, первый раз во сне закричала. Проснуться так пыталась. Проснулась, пол-общаги разбудила своим криком.