Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Волоча ноги, переваливаясь с боку на бок, Горелка шел по проспекту Сен-Уэн в направлении к Парижу. Он брел в вечерних сумерках с опущенной головой, поглощенной своими мыслями. Ну, прямо задумчивый мечтатель!
И вдруг внезапно вздрогнул: кто-то дотронулся до его руки. Горелка, совесть которого не была особенно спокойной, не любил сюрпризы подобного рода.
Он сразу остановился, затем обрадованно вздохнул. К нему подходила старуха Гаду.
– Я хотела бы тебе составить компанию. Я также возвращаюсь в Пантрюш.
Они шагали молча, на некотором расстоянии друг от друга, затем старуха Гаду осторожно спросила его:
– Нельзя сказать, что у тебя довольный вид, Горелка. Ну, как идут дела?
Он гордо выпрямился:
– Дела идут… но, между прочим, могли бы идти лучше.
– Сколько ты получаешь на ратодроме?
– Примерно пятьдесят су.
– Нежирно, – заметила старуха. – А слесарное ремесло ты забросил?
– Вот те на! – произнес Горелка. – Это ремесло для виду, все равно как вывеска на лавке, а лавка-то пустая, товара в ней нет. Знаешь ли, я корплю на этой работе с утра до вечера! Вот в чем беда…
– Понятно, – поддакнула Гаду. – А тебе не подошло бы хорошенькое дельце? Чтобы ты смог заработать…
– Чтобы я смог заработать? – переспросил машинально Горелка, который, опасаясь себя скомпрометировать, посмотрел на старуху украдкой, делая вид, что не понимает.
Она же семенила рядом с ним, опустив голову, устремив свой взгляд на дорогу, продолжая говорить и, казалось, не замечая, как он внимательно за ней наблюдает.
– Добиться удачи можно только одним ударом, одним, но мощным. И если бы я была уверена, что ты не струсишь, то можно было бы состряпать дельце сообща.
– Что бы я, да струсил? Этого со мной не бывало, – сказал ворчливо Горелка.
Гаду стояла перед ним неподвижно.
– Послушай! – Она устремила на него свой взгляд. – У меня есть одно дело, и мне не хватает такого молодца-силача, как ты, но который не стал бы доверять скандальным людям.
Горелка слегка побледнел и сказал, запинаясь:
– Все эти штуки, когда можно влипнуть, доставляют одни лишь неприятности. Все это вздор. Я не привык решать дела с ходу.
– Ну и шутник же ты! – засмеялась Гаду. – С тобой не соскучишься! Даже если вдруг влипнем, если будет все плохо, здесь риска не больше, чем при путешествии в новые земли, откуда возвращаются при деньгах. Президент всегда помилует…
– Почем знать? – усомнился Горелка.
Но подлая старуха говорила наставительно:
– Хорошо известно, что… судьи робеют, относятся попустительски к тем, кто смело водит их за нос, а что касается президента республики… можно быть в нем уверенным. Этот человек, в сущности, добрый дядя, который охотно подписывает помилование. И нечего бояться, я тебе говорю, даже в самом худшем случае.
Оглянувшись вокруг и убедившись, что никто их не подслушивает, Горелка спросил:
– Да что же нужно сделать-то, скажите, матушка Гаду.
Зловещие глаза старухи сверкнули от радости. Она поняла, что отныне этот хулиган завоеван ею. И нужно только проявить достаточную ловкость, чтобы добиться его безграничной преданности.
Гаду взяла за руку Горелку, притянула его к себе и сказала игриво:
– Знаешь, к любому делу не приступают сразу же, и потом, наконец, хорошо бы, чтобы это прошло незаметно, чтобы не влипнуть…
– О чем же идет речь? – прервал ее Горелка, который любил точность во всех делах.
– Об одной бабенке, – объявила Гаду, прищурив глаза, – с которой надо бы уладить дело. Помни, если я к тебе обращаюсь, Горелка, значит, считаю, что ты работаешь по-серьезному и не будешь отлынивать от дела…
Разговаривая таким образом, Гаду снова искусно сверкнула глазами, и нельзя сказать, чтобы это немного не взволновало Горелку!
Намек на его прошлое, сделанный Гаду, имел существенное значение для него.
«Вот те на! – подумал Горелка, – уж не сам ли Фантомас подослал ко мне эту старуху? Может быть, действительно, Фантомас?»
По правде говоря, неуловимый маэстро ужасов передавал новости о себе через воров. Никто не забыл, однако, что и за Горелкой числился должок, когда он работал под начальством короля ужасов.
– Это можно было бы уладить, – начал Горелка.
Гаду усмехнулась:
– Черт возьми, я правильно подумала. Мы к этому еще вернемся, мой мальчик…
Покинув Гаду, Зизи возвратился на улицу Спонтини к шести часам вечера, проскользнув через черный ход для прислуги почти бесшумно, как кошка, которая стремится улизнуть со своей украденной добычей.
– Даю голову на отсечение, – говорил себе Зизи, – что я собирал о них сведения только в качестве развлечения! Если я понадоблюсь хозяевам и меня не найдут на месте, это плохо кончится! Ах, черт возьми!
Зизи действительно плохо начал на своем месте. Еще прошло очень мало времени с тех пор, как он служил у барона де Леско, но он не отличался ни особенным усердием, ни пристрастием к работе. Он уходил после полудня, слонялся по улицам, не стремясь даже получить разрешение на отсутствие.
– Вот что, – решил грум, когда проскользнул в людскую, – дай Бог, чтобы все обошлось! В конце концов, если меня спросят, чем я занимался, то скажу, что начищал до блеска крышу!
Но это объяснение было малоправдоподобным, причем, в такой степени, что он стал искать другое.
– Между тем, – рассуждал он, – я мог бы навестить мою больную бабушку!
Но потом ему показалось, что это опасно!
– Что за глупости! – заключил он. – Не следует говорить о больной бабушке. Вдруг им вздумается заняться моей семейкой. Но она столь малопривлекательна, что я бы предпочел, чтобы они о ней ничего не знали.
В то время как он рассуждал таким образом, в людскую вошел дворецкий барона – Дезире.
– Ты наконец вернулся, проклятый бездельник!
– Разумеется, – ответил Зизи. – Вы, наверное, приняли меня за моего брата, мсье Дезире?
– За твоего брата? – переспросил Дезире. – Почему же?
– Но не меня же вы назвали бездельником.
К несчастью, Дезире был не в духе, чтобы шутить.
– Помалкивай! – грубо приказал он груму. – И прекрати паясничать! Откуда ты вернулся?
– Оттуда, – ответил Зизи, предпочитая не давать определенных ответов.
– Ты был в погребе, не правда ли?
– Да, – ответил грум, на этот раз не колеблясь, поскольку Дезире еще утром приказал ему убрать туда бутылки.