– Дело темное, – уныло опустил голову профессор и стыдливо, шепотом сознался:

– Мне очень не хочется, чтобы имя Брунгильды и мое попали в газеты, особенно в бульварные.

Невероятная, ужасная мысль: «А вдруг их старшая дочь, утонченная благовоспитанная красавица – простая сожительница какого-нибудь безответственного Казаковы» не оставляла профессора ни на минуту. И как можно сообщать полиции, если эта так называемая пропавшая дочь, бесследно исчезнувшая добропорядочная девушка – возможная содержанка какого-нибудь хлыща-аристократа? Стать посмешищем всего Петербурга!

Елизавета Викентьевна хмуро смотрела на растерянного супруга.

– Господин Вирхов рассердится, если мы уничтожим подарки Брунгильды, – поделилась своими соображениями и Мура. – Благодаря этим запискам, визиткам, может быть, удастся выяснить что-то важное для следствия.

– А не сказать ли, что мы и не праздновали дня рождения Брунгильды? – вдруг воодушевился профессор. – По-моему, очень хорошая идея. И Глаше не в чем будет путаться. И доктор не приезжал, никаких рассказов о безумных проектах и их авторах не слышал, и подарков не было.

– Придется выбросить и наш с тетушкой Полиной подарок, – огорченно заметил доктор.

– Ваш подарок, Клим Кириллович, выбросить не удастся, – успокоила его Мура. – Его здесь нет.

– Где же он? – вытаращился профессор.

– Папа, ты невнимательный! – мягко укорила отца дочь. – Брунгильда обещала, что она не будет расставаться с подарком Клима Кирилловича! Она взяла зеркальце с собой. И ридикюльчик, который я ей подарила.

– Ладно, – махнул рукой профессор, – посмотрим на содержательную сторону. Браслет, бинокль, духи, шкатулка с жемчужиной. Торт, по счастью, мы съели. Или по несчастью, – язвительно добавил он. – Ничего полезного для следствия в этих подарках нет. Теперь о записках: какая в них полезная информация? Насколько я запомнил их содержание – бред! Полицки они не нужны.

Клим Кириллович понуро молчал. Он одним словом мог разрушить все логические построения своего уважаемого учителя: Вирхов уже знал и о дне рождения Брунгильды, и о торте Апышко, и даже о том, где и как познакомились Николай Николаевич и Апышко. И знал со слов самого Клима Кирилловича еще вчера утром он рассказал следователю о хулиганском звонке!

Признание готово было сорваться с его уст, но ему помешал вопль Елизаветы Викентьевны. Она вскочила с дивана и бросилась к профессору:

– Твоя репутация тебе дороже моей дочери! Ты боишься газетчиков, а моя девочка в опасности! Она жива, я чувствую это! Ты несешь чушь! А ее нужно спасать!

Николай Николаевич съежился в своем кресле и сконфуженно смотрел на супругу покрасневшими от бессонницы глазами. Бесконечные часы неизвестности превратили его мягкую покладистую жену в разъяренную фурию. За все двадцать с лишним лет совместной жизни он впервые видел ее такой.

– Я не услышал ни одного аргумента в пользу того, что мы должны срочно оповестить полицию, – попробовал сопротивляться он.

– Откуда такая бесчувственность?! Ее нет второй день! – вскричала профессорская жена. – Ты не отец!

– Успокойся, дорогая, – пролепетал потерянно профессор. – Я не бесчувственный. Но я не собираюсь впадать в панику и марать свою репутацию. Довольно того, что о репутации не подумала твоя дочь!

В гостиной воцарилась напряженная тишина. Никто и не вспоминал о чае, самовар остывал. Клим Кириллович и Мура испуганно следили за бурной сценой. Явственно внятными стали движения часового маятника, отмеряющего звучащий бег времени. Доктор поднял глаза на циферблат: четверть одиннадцатого.

Тишину прорвал телефонный зуммер. Члены муромцевского семейства и доктор Коровкин в одно мгновение вскочили на нога и почти сразу же бросились к аппарату.

– Я возьму трубку! – .закричала Мура.

– Нет, доченька, возьму я, – возражала на ходу мать.

– Спокойно, спокойно, – отстранил профессор обеих. – Говорить буду я. От вас потом толку не добьешься.

– Только, умоляю тебя" не пугай, не кричи, – зашептала обессиленная Елизавета Викентьевна.

Профессор сделал глубокий вдох, осторожно снял трубку с рычажка и поднес ее к уху:

– Профессор Муромцев у аппарата, – сказал он негромко. И чуть отодвинул трубку, чтобы дать возможность и Елизавете Викентьевне приблизить ухо к мембране.

– Вас просили не беспокоиться о вашей ученице, с ней все в порядке, – послышался неуверенный мужской голос.

– Она здорова? – спросил, подделываясь под тональность собеседника, Николай Николаевич.

– Не извольте тревожиться. Концерт состоится в назначенное время...

...Когда на другом конце провода неизвестный мужчина нажал на рычаг, профессор в растерянности опустил руку с телефонной трубкой и воззрился на супругу: она, приложив ладони к губам, смотрела на него расширенными от ужаса глазами.

– Николай Николаевич, – вернул профессора к действительности доктор Коровкин, – кто это был?

– Какой-то мужчина, – растерянно ответил профессор, в полном недоумении переводя глаза на доктора.

– Что он сказал? – быстро вклинилась Мура. – Где Брунгильда?

– Он сказал, что концерт состоится вовремя, – автоматически ответил профессор.

– Ее похитил какой-то сумасшедший! – вскричала Елизавета Викентьевна.

– Бедная девочка! Оказаться в руках ненормального!

– А может быть, это ее импресарио? – растерянно предположил Клим Кириллович. – Речь-то шла о концерте!

– Ах, оставьте, пожалуйста, романтические домыслы, – с досадой отмахнулся пришедший наконец в себя Николай Николаевич, – сейчас узнаем. Алло! Алло! Барышня! – Он вновь поднес тяжелую трубку к уху и, наклонившись к торчащему из телефонного ящика микрофону, начал громко и требовательно звать телефонистку.

Вскоре телефонная станция откликнулась, и профессор, едва владея собой, заговорил вновь:

– Да, да, барышня, разговор мы закончили. Но мне хотелось бы знать, откуда был произведен звонок. Да, наведите, пожалуйста, справки у дежурной. Я подожду у аппарата.

– Боже мой! Боже мой! Надо сообщить в полицию! – заторопилась Елизавета Викентьевна.

Не отводя телефонную трубку от уха, Николай Николаевич грозно смотрел на супругу – с его уст были готовы сорваться упреки в адрес жены: почему она не потрудилась воспитать свою дочь так, чтобы подобных ситуаций не возникало?

– Да, я слушаю, – профессор наконец дождался ответа телефонистки. – Как вы сказали? Звонок был произведен из аптеки госпожи Норфельдт? На Кирочной? Благодарю вас.

– Вы все слышали? – грозно спросил он, обведя собравшихся взглядом. – Звонил мужчина из аптеки госпожи Норфельдт – Есть такая аптека, недавно открылась, – растерянно подтвердил доктор. – Я там еще не был. Аптека известная, первая такая в городе: весь персонал женский, эмансипантки занялись мужским делом – фармацевтикой.