– Продолжайте, – попросил он, пытаясь скрыть свое смятение. И Ощепков продолжил.

* * *

– Так вот, внезапно Троша стал терять свою завсегдашнюю веселость, в его глазах я видел какую-то обреченность. Словно он знал, чем это все закончится…

Знаете, Виктор Афанасьевич, вот вы назвали Кано напыщенным индюком. Отчасти это так, но нельзя отрицать и его достоинств. Он фактически в одиночку создал дзюудо. Он очень хорошо наладил обучение в школе. И главное, хоть он и страстно желал нам с Трошей и Емелей зла, он выполнял свой долг. Он не преграждал нам путь к знаниям и умениям, он лишь делал его невероятно трудным. Да, он не хотел, чтобы мы закончили Кодокан.

Но Дзигоро Кано от всей души любит свою страну. Да, это слепая любовь фанатика, но она искренняя. Идет от самого сердца. Не стоит забывать, что, попав в Кодокан, мы оказались в святая святых японской разведки и контрразведки. И, несмотря на изначальную общую неприязнь к нам, смогли завязать хорошие отношения со многими из тех, кто потом должен был работать против нас. Мы внедрились в эту систему, и даже если бы нас сломали, свою задачу… вернее, задачу Свирчевского, мы выполнили. Наше подполье было во многом неуязвимо именно благодаря тем связям, которые появились у меня в Кодокане. Я, кстати, подметил кое-что любопытное – чем лучшим был боец, тем меньше неприязни он к тебе испытывал на татами. Это то, чему я все время пытаюсь научить своих учеников. На татами нет врага, есть соперник, и соперник он лишь на время поединка.

Знаете, Виктор Афанасьевич, иной раз я мечтаю… Хорошо бы, чтобы люди противостояли друг другу только на татами. Представьте себе: вместо войн – спортивные поединки, самая страшная травма – перелом ребра или сотрясение мозга, а после состязаний…

– Вы мечтатель, Василий Сергеевич, – улыбнулся, не поворачивая лица, Спиридонов. – Чтобы ваша система работала, сначала придется устранить классовое неравенство… и поголовно обучить всех дзюудзюцу.

– Иногда мне кажется, что, если бы каждый знал дзюудзюцу, мы бы к тому и пришли, – тихо сказал Ощепков.

– Нет, – грустно ответил ему Спиридонов, вспоминая Гаева и быстрые удары штыком. – Василий Сергеевич, человек придумал топор, чтобы валить деревья, но скольких старушек-процентщиц с тех пор зарубили? Ни одно человеческое изобретение не защищено от извращенного применения.

– Но дзюудо – не просто изобретение! – упрямо возразил Ощепков. – Дзюудо – это система, это философия, дзюудо…

– Вы сами сказали, что Такэо Хиросэ учился в Кодокане, – перебил его Спиридонов. – И читал Пушкина и Гоголя. Это не помешало ему вести пароход, набитый взрывчаткой, к нашим броненосцам, набитым людьми[34]. À la guerre comme à la guerre, и никакая дзюудзюцу здесь не спасет. Но отчасти я с вами все-таки соглашусь: определенно лучше было бы, чтобы поединки между людьми происходили только на татами и только по правилам.

Он остановился на тротуаре, чтобы достать папиросу. С места их остановки было видно крыльцо «Октябрьской», гостиницы Спиридонова. Ощепков, ожидая, пока он закурит, задумчиво проговорил:

– Вы правы, Виктор Афанасьевич. Вы правы, а я опять все идеализирую. Давайте я расскажу вам о Троше?

Спиридонов кивнул.

– Я только что хвалил Кано, но его достоинства отнюдь не перечеркивают его недостатков. Слепая любовь порождает слепую ненависть, а слепая ненависть – нечеловеческую жестокость. Дзигоро Кано слепо любит Японию и столь же слепо ненавидит Россию. Он, конечно, не хотел, чтобы мы получили дан мастерства, и сделал для этого все.

В финальных испытаниях против Троши вышел Иошидори Ямада. Среди японцев встречаются порой настоящие исполины. Как правило, они идут в сумо, но Ямада пошел в дзюудо. Возможно, потому, что при всех своих габаритах он был проворен, как молния. Впрочем, Троша тоже был крупным парнем и сильным притом. Меньше, чем Ямада, но раз на спор подкову разогнул, правда японскую, да и стертую напрочь, но поди ж ты, не каждый сможет. В общем, перед боем Троша не беспокоился. Но едва они зашли на татами, я сразу понял, что что-то не так. Не могу сказать почему. К ненависти японцев мы уже привыкли тогда. Ямада нас, конечно, ненавидел, он был из любимчиков Дзигоро.

Бились они долго, силы были равны. Когда Троша оказался на полу, я не сильно обеспокоился, думал, он дождется захвата и бросит противника. Но Ямада захватил его уммэй-джимэ, и я с ужасом понял, что у Троши просто не хватит сил его сбросить. Он попытался было… но лучше бы не пытался – от его движения захват только усилился, перейдя в удушение, а потом Ямада, конечно, отпустил руку, высвобождая Трошу из захвата, но было поздно. Дыхание так и не восстановилось, хоть Трошу и пытались реанимировать, вполне честно. Через час с лишком он умер.

В тот вечер меня вызвали к отцу Николаю. Был весь коллектив педагогов во главе с Сэнума, был Позднеев и даже посол был. Владыка сказал мне, что они решили не посылать меня больше в Кодокан. Очевидно, что Дзигоро Кано не собирается давать рюси дан и скорее убьет еще и меня, чем изменит свое решение. Окамото заявил, что по японскому законодательству ни Дзигоро, ни даже Ямаду нельзя привлечь за убийство. Технически то, что произошло, могло быть не более чем несчастным случаем, пострадавшему тут же оказали помощь, а доказать, что помощь оказывалась ненадлежащим способом, мы не можем.

– В этих обстоятельствах, – сказал наконец владыка, – мы не имеем права допустить повторения трагедии и просим, чтобы вы более не посещали Кодокан.

Однако к тому моменту семинарию я уже окончил и оставался при миссии исключительно ради Кодокана. Потому я кашлянул, в горле вдруг запершило, и сказал тихо, но твердо, что все понимаю, но все-таки хочу получить дан.

Меня стали наперебой отговаривать. Говорили, что этого никогда не случится. Что Кано скорее задушит меня поясом, чем мне этот пояс отдаст. Но я стоял на своем. И не только потому, что хотел получить дан. Прежде всего я хотел отомстить.

В конце концов они отступили, но отец Николай попросил всех оставить нас с ним наедине. Все разошлись, бросая на меня сочувственные взгляды. Когда мы остались одни, владыка сказал:

– Вася, прежде, чем ты уйдешь, хочу напомнить тебе слова Христа: «Мне отмщение, и Аз воздам».

Знаете, Виктор Афанасьевич, после смерти Троши у меня наступил самый глубокий кризис веры за всю мою жизнь. И я спросил владыку, жестко, пожалуй, и грубо: почему Христос не сберег Трошу? Почему не испепелил на месте язычника – Ямаду?