Девочки по-своему любили родителей, но по ночам, ежась от холода в своих спальниках и слушая, как хлопают на ледяном ветру воловьи шкуры, учились постигать искусство разумного мышления, позволявшего им отличать мир, принимаемый их родителями за реальный, от мира настоящего, и испытывали все растущее разочарование своим воспитанием.

Сами близняшки, признаться, тоже весьма огорчали родителей — их желание учиться, сдавать экзамены, стремление к обычным житейским успехам и тоска по каменным городским стенам расстраивали отца с матерью. Они-то надеялись взрастить еще два примера свободного духа, а вместо этого получили критически настроенных юных интеллектуалок, питающих склонность к кондовому порядку. Но детей нужно воспринимать такими, какими их послала тебе судьба, — это карма, и лучше с нею смириться. Поэтому, когда ненавистное государство предложило забрать девочек в школу-интернат с последующим обучением в университете, родители не стали артачиться. Теперь Шиммер работала нейрохирургом в городской больнице Ньюкасла и добилась самого низкого на севере процента вегетативности. (В нейрохирургии расклад такой — пациент может умереть, излечиться или остаться навсегда в вегетативном состоянии «овоща». Так вот успех нейрохирургии определяется как раз низким процентом вегетативности.) Спаркл же стала известным ученым в области исследований пола, преподавала в Суссексе, возглавляла там Институт межотраслевого изучения пола и имела восемнадцать научных публикаций.

Некоторые близнецы с возрастом меняются, и их становится легче различать. Но Шиммер и Спаркл по-прежнему походили друг на друга как две капли воды во всем, что касалось наружности, привычек, свойств характера — даже теперь, когда жили в разных городах. Возможно, корнями этот факт уходил в их детство, когда они вместе противостояли родительскому влиянию — сестры и по сей день были очень близки. Сейчас, в свои тридцать с хвостиком, обе высоко ценили уважение коллег, хорошо зарабатывали, не были замужем, но не находили времени на ухажеров, а в свободные часы писали работы для научных журналов. Они редко виделись, но часто разговаривали через скайп, имея перед глазами изображения друг друга.

Однажды субботним вечером, когда Шиммер сидела за компьютером в своей крохотной тесной квартирке в Уэст-Джесмонде, ее вызвала через скайп сестра-близняшка из такой же крохотной и тесной квартирки, только в Брайтоне. Бытовые удобства мало интересовали девушек. Обе жили умственной деятельностью, а не чувствами, что так расстраивало их родителей.

— Шиммер, — сказала Спаркл, — вот сейчас вечер, суббота. Что ты делаешь?

— Читаю очень дельную книгу по черепной мононейропатии.

— А ты не находишь печальным такое занятие для субботнего вечера?

— Вообще-то нет, — удивилась Шиммер. — Книга очень интересная.

— А я вот читаю «Эпистемологию чулана» Сэджвик, но мне чего-то не хватает, — вздохнула Спаркл. — Другие женщины ходят на вечеринки, наряжаются, принимают ухаживания.

— Да, я знаю, — согласилась Шиммер. — Но это другие женщины, а не мы. А что это там у тебя около компьютера? Не бельгийское ли пиво?

— Оно самое, — подтвердила Спаркл, и тогда Шиммер придвинула свою бутылку поближе к объективу вебкамеры.

Они обсудили природу таких понятий, как совпадение и наследуемость эстетического восприятия, и пришли к выводу, что эти вещи в большей степени объясняются одинаковым расположением вкусовых сосочков на языке, нежели какой-то там мистической связью, якобы благодаря которой они так часто делают одни и те же вещи в одно и то же время. Шиммер неохотно призналась, что ей чего-то не хватает, — возможно, им действительно нужно подумать об ухажерах. Они не могли отрицать влияния гормонов на женский организм — ведь факты, пусть даже и неудобные, остаются фактами.

— Ты что же, хочешь сказать, что нам нужны дети?! — в ужасе воскликнула Спаркл. — Неужели, несмотря на все усилия, мы остались столь примитивными?

На это Шиммер ответила, что давно прошли времена, когда культура тесно связывала такие понятия, как секс и деторождение, — дескать, теперь вполне возможно хотеть секса, но при этом не хотеть детей. Она видела на мониторе, как Спаркл облегченно выдохнула. Далее они пришли к выводу, что желать завести ухажера и найти его — разные вещи. Пришли они также к выводу, что обе очень симпатичные, выглядят отлично и, если воспользуются косметикой и какими-нибудь фривольными нарядами, их наружность можно даже назвать сексуальной. Правда, мужчины почему-то не увиваются за ними. Они обсудили проблему феромонов: нужно ли считать признаком ущербности их отсутствие и возможно ли повлиять медикаментозно на это состояние. А потом Шиммер озвучила то, что обе они не отваживались признать, — их мозг настроен только на настоящую любовь. Иными словами, они просто отпугивают от себя мужчин.

— Стоит мне разговориться с незнакомцем, как он, узнав, что я нейрохирург, сначала просто не верит, а когда убеждается в этом, вежливо улыбается и исчезает.

— То же самое происходит и со мной, — сказала Спаркл. — Сначала они восхищаются моим необычным именем, потом спрашивают, чем я занимаюсь, а узнав, что преподаю проблемы пола, исчезают. Мужчины действительно панически боятся умных женщин.

— Тогда, возможно, нам надо искать себе мужчин, которые умнее нас, — предположила Шиммер.

— Да, но таких мужчин слишком мало для критической массы, при которой возможен выбор, — возразила Спаркл. — Или же они страдают импотенцией и не приспособлены к жизни.

Они решили, что им нравятся дееспособные широкоплечие высокие мужчины с мускулистым животом и аккуратной упругой попкой. Сестры также сошлись во мнении, что единство интеллекта и интересов не так уж и важно в отношениях, как считают многие.

Сговорились на том, что в следующие выходные Спаркл приедет к Шиммер, когда у той не будет больничного дежурства, и они вместе устроят парадный выход и поищут себе ухажеров. Например посидят в каком-нибудь пабе. Спаркл будет говорить, что она учительница, а Шиммер — медсестра. На неделе каждая пробежится по магазинам и купит себе каких-нибудь зазывно-развратных нарядов. Вместе ходить по магазинам им нельзя — ведь они наверняка облюбуют себе одни и те же шмотки, и если какая-то вещь нужной расцветки и размера окажется на прилавке в единственном числе, то тут и до ссоры недалеко. К тому же люди будут на них глазеть.

И вот в следующие выходные Шиммер поставила в своей крохотной гостиной раскладушку, и Спаркл, распаковав сумки, убрала под подушку новенькую ночную сорочку — нежно-кремового цвета, с длинными рукавами и каким-то загадочным голубым цветком на груди. Шиммер недавно купила себе точно такую же, только с розовым цветком. Потом она разложила на диване остальные покупки.

Во время похода по магазинам Шиммер сознательно старалась выбирать вещи, непохожие на те, что наверняка облюбует Спаркл, но Спаркл, конечно же, руководствовалась теми же соображениями, поэтому в итоге обе приобрели салатовые комбинашки с вышивкой позолоченной нитью, лифчики с поролоновыми подушечками, белые мини-юбки в мелкую складочку и дорогущие кашемировые свитера одного и того же розового цвета, а к ним черные туфли на наборном каблучке. Обе они одинаково стригли свои густые светлые волосы по тогдашней моде и считали, что ухоженная наружность более всего привлекает мужчин.