Собственно, это был один из главных наполеоновских тезисов: революция закончилась. Погуляли — и хватит.

Первой задачей было искоренение бандитизма. Кровавыми слезами пришлось плакать многочисленным криминальным элементам, равно как и коррумпированным чиновникам и прочим казнокрадам. Тут-то Наполеон показал класс!

С бандитами теперь разбирались просто. Посланным против них отрядам был отдан приказ: пленных не брать! Грабителей отстреливали как бешеных собак. Та же участь ожидала тех, кто их укрывал, а также скупщиков краденого и так далее. Всех ставили к одной стенке, не заморачиваясь долгими судебными разбирательствами. Это имело успех. С разгулом преступности Наполеон справился в полгода. По дорогам стало можно передвигаться безбоязненно.

Не хуже разбирался он и с коррупцией. Сегодня в России даже государственные мужи говорят, что, мол, чиновники всегда воруют, с этим ничего не поделаешь. А вот Наполеон думал иначе. Он опять же не утруждался поиском юридических доказательств. Метод Бонапарта был очень прост. Разнокалиберных хомяков, разжиревших вокруг казны, он без проволочек сажал за решетку. И держал там до тех пор, пока они сами не возвращали украденное. Правозащитников в те времена не водилось, вякать за тогдашних березовских было некому. А на мнение «мирового сообщества» он плевать хотел.

Вообще-то, доброту для лидера государства Наполеон считал самым большим пороком. Как-то много позже его брат Жозеф, который к тому времени стал бельгийским королем, похвастался, что народ его любит. На это Наполеон ответил:

— Брат мой, если про государя говорят, что он добр, значит, его царствование не удалось.

Что, в общем, верно. Не такая это работа. Что государь «добрый» — говорят, когда больше о нем сказать нечего. В лидере государства доброту обычно расценивают как слабость. И с удовольствием на добрых ездят…

Свои принципы руководства Наполеон сформулировал как-то со свойственным ему цинизмом: «Есть два рычага, которыми можно двигать людей: страх и личный интерес». Причем под последним он понимал не только материальную заинтересованность, но и жажду славы, честолюбие, стремление к самореализации. И в самом-то деле, — других основ управления пока что никто еще не придумал. Да их и не бывает…

Провозглашенный Наполеоном «конец революции» предполагал примирение враждующих сторон. Хотя бы частичное. Однако мириться надо на какой-то базе. И вот Наполеон — пожалуй, первым в Европе — выдвинул национальную идею. Корсиканец стал говорить: «французы». Не «патриоты», то есть революционеры, как говорили во Франции со времени «штурма» Бастилии — а единая нация, которая должна отстаивать свои интересы.

Это было по тем временам необычно. Напомним, что в других странах — даже в Англии — на простой народ государственные мужи внимания не обращали. То была эпоха «узких элит». А Наполеон обратился КО ВСЕМ. Французы начинали себя чувствовать единым народом, у которого есть собственные национальные интересы. Сталин впоследствии повторит этот трюк, заявив о «новой исторической общности» — советском народе. О Гитлере и говорить не приходится.

Ради объединения нации Наполеон постепенно стал облегчать и положение церкви, которая во время революции находилась фактически вне закона. Католицизм был признан «религией большинства французского народа». Этим Наполеон сделал сильный ход. И выбил из рук «белых» один из их самых сильных аргументов — «защиту поруганной матери-церкви».

Это помогло ему решить и еще одну из самых больных проблем. Нарывом на теле Франции оставалась продолжавшая бунтовать Вандея. Семь лет террора ее не успокоили. И Наполеон начал применять тактику кнута и пряника. Вернее, пряника и кнута. Всем повстанцам, добровольно сложившим оружие, объявлялась амнистия. Их лидеры приглашались на офицерские должности в армию.

Занимаясь проблемой Вандея Наполеон совершил поступок, который, был возможно, поэффектнее случая на Аркольском мосту. Бонапарт пригласил для переговоров лидера шуанов (повстанцев), крестьянина Жоржа Кадудаля. Свидание проходило с глазу на глаз. Кадудаль был мужчина феноменальной физической силы. А по убеждениям — упертый «белый» фанатик, абсолютно не ценивший собственной жизни. Так что беседа вполне могла закончиться тем, что вождь шуанов, ради торжества «легитимистской» идеи, просто свернул бы Наполеону шею. Ему это было — что плюнуть. Так что, пока шла беседа, в коридоре приближенные Бонапарта тряслись от страха.

Все кончилось ничем. Кадудаль Наполеона не тронул, но и от предложенных генеральских эполет отказался. Ушел обратно в лес.

Зря он так. Потому что вслед за пряником Наполеон пустил и кнут. Кто из мятежников не сдавался, того уничтожали. Такие «ножницы» сделали свое дело. Опять же — возвращение церкви… В общем, отряды шуанов быстро таяли. Полностью восстание не было ликвидировано, но опасности уже не представляло. Однако до конца разобраться с внутренними врагами Наполеон не успел. Пришлось поворачиваться к внешним.

В жизни Наполеона было множество эпизодов, когда ему элементарно везло. Везло, как немногим. Взять хоть тот же случай с эскадрой адмирала Нельсона. Но даже в этом ряду битва при Маренго — совершенно уникальна. Ее можно сравнить с удачей человека, сорвавшего «Джек пот» на последнюю десятку…

Но — все по порядку. Весной 1800 года началась новая война. Наполеон не мог примириться с тем, что плоды его побед в Италии пропали. Этот лакомый кусочек очень хотелось вернуть себе — и Франции — обратно. Благо, теперь на итальянской земле не было Суворова. Русский генералиссимус уже окончил свой славный земной путь. О чем, кстати, любители военной истории очень сожалеют. Что не встретились в поле лучший полководец эпохи уходящей и лучший полководец наступающей. Кто бы кого? Но не сложилось…

Начало компании ознаменовалось тем, что Наполеон, восхищавшийся переходом Суворова через Альпы, почти в точности повторил этот рискованный маневр. Правда, в обратном направлении. Австрийские генералы эпохи наполеоновских войн чуть не поголовно отличались редкостным «умом и сообразительностью». Однако Толстой, блестяще описавший их в «Войне и мире», был не совсем точен: на деле эти господа были еще бездарнее. Они, понимаете ли, Наполеона по этой дороге не ждали! Опять! Хотя могли бы сделать выводы. Наполеон один раз обошел Альпы в неожиданном месте — и разбил австрийцев. Потом Суворов переходил те же самые горы и бил уже французов. И — опять «не ждали»!

Всё не могли дисциплинированные австрийские мозги никак примириться с тем, что есть на свете полководцы, которые воюют «не по правилам». Но, так или иначе, Бонапарт снова свалился, как снег на голову. И поначалу опять все пошло как по писаному. Наполеон занимал города, австрийцы крепко чесали в затылке…

И тут Наполеона подвело качество, которое уже играло с ним злые шутки. Он увлекся. Стал действовать чересчур размашисто и совсем забыл об осторожности. А излишняя самоуверенность никого до добра не доводила. Вот и Бонапарт крепко вляпался. Австрийцы сумели-таки его подкараулить и навязать сражение в тот момент, когда Наполеон был к нему не готов. И оказались в положении, в которое всегда стремился поставить себя Наполеон — быть сильнее в нужном месте.