Пока я проводил большую часть времени в медеплавильной мастерской, раз в два-три месяца отлучаясь в Сонав или Бон-Хо, то вполне обходился в качестве помощников подростками посмышлёнее да Длинным с двумя дружками, которые каким-то непостижимым образом превратились в мою личную свиту. Несмотря на неоднозначное отношение к записному деревенскому баклану, умудрившемуся под влиянием сотворённого с ним колдовства проникнуться ко мне неподдельным уважением пополам со страхом, иметь под рукой собственных отморозков оказывалось во многом полезным: и в неизбежно случающихся трениях среди окружения Главного Босса чувствуешь себя увереннее, зная, что за спиной стоят преданные лично тебе крепкие молодые люди, и при возникающих заминках в работе есть кому угрожающе выпятить челюсть и многозначительно покрутить боевой топор в ловких руках. Так что Длинный и его подручные вполне оправдывали свою долю в пищевом довольстве, которое Ратикуитаки отпускал на медеплавильню. Тем более первое время им исправно подкидывали продуктов родственники из Бон-Хо, а потом эта троица получила свой кусок на деревенских полях, где теперь в основном трудились их местные подруги, поскольку сами мои персональные регои предпочитали торчать возле своего босса, то есть меня.

Но когда началась движуха со строительством каналов и прудов, наш таки решил выделить мне в помощь несколько своих бойцов. Быстро выяснилось, что толку от них было чуть больше, чем молока от самца одного домашнего животного. Но на этапе разъяснения жителям сунийских деревень идеи гидротехнической системы и благ, которые от неё последуют, мордовороты-регои оказались очень кстати – воистину, доброе слово в сочетании с боевыми дубинками и топорами куда более действенно, чем просто одно доброе слово.

Но с началом собственно строительства оказалось, что согнанные на принудиловку сунийцы от вида важно и горделиво расхаживающих регоев работать лучше не стали, отрядами землекопов руководили свои начальники, а разрабатывать трассу будущего канала мне помогали бонхойцы из числа тех, кто участвовал в проводке местного водовода.

Так что на второй день стройки я вежливо поблагодарил шефа за высокую честь, которую он мне оказал, выделив под моё начало полдюжины своих регоев, но сказал, что мне будет достаточно трёх, а не полдюжины. Этих при себе пришлось оставить не только для солидности (как-никак я не последнее лицо в Бонхо, а особа, приближённая к Ратикуитаки), но и в качестве посыльных. Ну и для вящего спокойствия правителя: вождь наш – человек в общем-то простой, не чета начальникам из той России, которую я потерял (или которая потеряла меня – это с какой стороны посмотреть), но особой доверчивостью не отличается, и регои должны были не только помогать, но и приглядывать за мной на предмет, не сговорюсь ли я с кем-нибудь против таки. Одно дело, когда Ралинга-сонай сидел в медеплавильне, начальствуя над десятком рабочих, да иногда выбирался в Бон-Хо или к родне в Сонав. И совсем другое, когда у меня в подчинении сотни человек, причём не только суне, но и бонхойцы, и когда я общаюсь по производственной необходимости с кучей народа – от старост деревень до практически всего ближнего окружения Ратикуитаки.

Впрочем, один из откомандированных ко мне регоев, Такумал, неожиданно показал себя толковым организатором землекопных работ и по совместительству самородком-гидротехником, который намного лучше вашего покорного слуги мог проложить трассу будущего канала. Так что многие вопросы я нагло повесил на него…

– Уважаемый!

Я недовольно повернулся в сторону окрика, отвлёкшего меня от процесса руководства (в данном случае – практически в прямом смысле этого слова, ибо я действительно интенсивно водил рукой, очерчивая перед сунийцами фронт работ).

Это что ещё за явление Христа народу? Компания совершенно незнакомая. Десяток мужчин: трое увешаны кучей цацек, означающих высокий статус их владельцев, остальные без особых понтов, но все вооружены, причём преобладали металлические топоры и короткие мечи явно «импортного» происхождения. Так что публика солидная – стопроцентные регои. А изобилие привозного оружия (как бы его на этих десятерых было не больше, чем во всём Бонхо) говорит о том, что они с запада острова.

Двое из этой компании – молодой парень и седоватый мужик в годах – выделялись светлой кожей и отсутствием татуировок на лицах. Пожилой чересчур пристально на меня пялился, словно пытался вспомнить, где же мы с ним встречались? Ну ладно, за погляд денег не берут. Тем более здесь денег вообще не знают.

Под прикрытием мужчин стояли четыре женщины: пожилая тётка, точнее, даже старуха, две молодые и совсем ещё девочка, лет десяти-одиннадцати. Эта пигалица, однако, была увешана ожерельями из камней, ракушек и птичьих перьев покруче троих самых главных регоев. Наследница знатного рода? Скорее всего… Бедный ребёнок, как она таскает всё это?

– Что угодно почтенным регоям? – спрашиваю как можно вежливее.

В конечном счёте, судя по усталому и, будь на них какая-нибудь одежда, кроме набедренных повязок, я сказал бы – помятому виду этой компании, они немало протопали пешком, не исключено, с западного побережья Пеу. И вполне возможно, под крышей человеческого жилища ночевали последний раз несколько дней назад.

– Не скажешь ли ты нам, где мы находимся? – сказал высокий (для туземца) воин лет тридцати с небольшим.

– Вы в стране Бонхо. До Хау-По, где пребывает наш могучий, храбрый, щедрый и справедливый правитель Ратикуитаки, вы можете добраться, если поспешите, до того, как солнце начнёт спускаться к закату. Но коль доблестные регои устали в пути, я могу предложить им отдохнуть с дороги и разделить трапезу со мной и моими людьми. Только я сейчас закончу свои дела. – С этими словами поворачиваюсь к Длинному и командую: – Паропе, – так на самом деле звали служащего мне и за страх, и за совесть баклана, – выдай Тинакою орудия для его людей. А ты, Тинакой, за каждую лопату отвечаешь лично, – добавил я, обращаясь к сунийскому старосте.

Чужаки с заметным удивлением разглядывали кучу блестящих с красноватым оттенком лопат и кирок, которую разбирали ганеои. Я, делано не обращая внимания на их реакцию при виде такого количества дорогого металла в столь странной и оскорбительной для настоящего мужчины и воина форме шанцевого инструмента, говорю:

– Прошу пожаловать славных регоев к нашему столу. Меня зовут Сонаваралинга. – Затем представляю взрослую часть своей свиты. Между делом успеваю ещё дать распоряжение одному из подростков: – Вигу, беги в Хау-По и скажи Ратикуитаки, чтобы он готовился к встрече гостей-регоев издалека.

Мой посыльный немедленно припустил в сторону нашей столицы – тут, главное, не какие-то гости, а то, что заявилась увешанная оружием компания чужаков.

– Меня зовут Огорегуй, – представился заговоривший