В устах адвоката такое утверждение звучало, по меньшей мере, странно. Даша слыхала о своих коллегах, которые берутся за дело лишь в том случае, когда полностью уверены в невиновности подзащитного. Она ни в коей мере не относила себя к подобным «чистоплюям», понимая, что на таких делах по-настоящему больших денег не заработаешь. Дарью не интересовало, виновен ли ее клиент. Единственный вопрос, которым она задавалась, принимая решение, было то, возможно ли его оправдать или, по крайней мере, добиться небольшого срока вместо того, о котором просит прокурор.

– Я имею в виду, – словно в ответ на ее мысли продолжал Минкин, – что вам ни за что не выиграть.

– Что заставляет вас так полагать? – поинтересовалась Даша, внутренне напрягшись, но внешне сохраняя видимость расслабленности. Интересно, удастся ли ей обмануть бывшего преподавателя? Он знал ее слишком хорошо, однако за время, что они не виделись, Даша приобрела достаточно опыта и выработала уловки, о которых Минкину неизвестно. Он помнил ее «зеленой» студенткой, полной наглости и надежд на будущее. Теперь перед ним взрослая женщина, ничуть не уступающая ему в уме. На ее стороне молодость и ретивость, а уж этого-то Минкину не вернуть никогда!

– Мы нашли орудие убийства, – вместо адвоката произнес Ожегин. – Именно по этой причине ваш подзащитный вновь оказался под стражей, и на этот раз вам не удастся добиться залога: парень увяз по самое горлышко!

До Даши с трудом дошел смысл сказанного. То, что пистолет, из которого убили Митрохина, не нашли, было основным фактором, на котором базировалась позиция защиты Анатолия.

– Нашли? – пробормотала она, тщетно пытаясь придать голосу необходимую твердость.

– И в том, что стрелял ваш подзащитный, не осталось ни малейших сомнений, – сочувственно заметил Минкин. – На орудии полно его отпечатков.

– Хотите посмотреть интересное кино? – вновь подал голос Ожегин. – Присаживайтесь, Дарья Сергеевна, – это займет всего пару минут.

Следователь повернул экран своего компьютера так, чтобы и Даша, и Минкин могли видеть, что на нем происходит. Щелкнув мышкой, он нажал на «плей», и Даша увидела длинный коридор.

– Это коридор больницы, в которой работает ваш подзащитный, – сказал Ожегин. – Он ведет в солярий на крыше.

Некоторое время ничего не происходило, но вот через несколько секунд Даша увидела, как открылась дверь с лестничной площадки, и оттуда вышел человек. Он оглянулся, словно проверяя, нет ли за ним «хвоста», а потом стремительной походкой двинулся вперед. Когда он подошел поближе, Даша узнала Толика, хотя уже в первый момент, несмотря на то, что лица было не разглядеть, по характерным движениям она определила, кто перед ней.

– Теперь переходим на другую камеру, – будто комментируя футбольный матч, произнес следователь, – и видим вот что!

Он снова щелкнул мышкой, и Даша увидела светлое помещение, сплошь уставленное кадками с пальмами, фикусами и прочей зеленью. Это, очевидно, и был солярий. Через мгновение дверь открылась, и в помещение вошел Анатолий. Подойдя к кадке с двухметровой пальмой, он нагнулся и, пошарив рукой в грунте, извлек какой-то сверток.

– Это все доказывает, не так ли? – спросил следователь, нажимая на «паузу». Напряженное лицо Анатолия при этом застыло на экране, как приклеенное.

– Что именно? – уточнила Даша.

– То, что ваш подзащитный виновен, как смертный грех! – неожиданно взорвался Ожегин. – Он отнес оружие домой, что обнаружилось при повторном обыске. Баллистика показала, что обе пули, извлеченные из тела Ильи Митрохина, выпущены именно из этого пистолета. Полагаю, Кречет не был с вами до конца откровенен, Дарья Сергеевна.

– Мой… подзащитный невиновен, – едва ворочая языком, нашла в себе силы произнести Даша. Она и сама не понимала, почему слова даются ей с таким трудом, ведь это – всего лишь рабочий момент, коих в ее практике насчитывались десятки, если не сотни. – Это все, что я могу вам ответить.

– Боюсь, с такой защитой бедняге рассчитывать не на что! – заметил Минкин.

Если бы Анатолий сейчас находился поблизости, Даша с удовольствием выцарапала бы ему глаза своими красивыми накладными ногтями, всего два дня назад любовно наклеенными маникюршей. Его счастье, что он в камере, под защитой толстых стен и охранника!

* * *

В кабинет Ольги я входила с опаской. Почему она заставила меня приехать? Это могло означать только одно: новости плохие, и она хочет увидеться лично.

– Здравствуйте, Анна Демьяновна, – поздоровалась Оля без улыбки. – Присаживайтесь.

То есть на ногах я ее сообщения не перенесу?

– Не тяни! – взмолилась я, опускаясь на стул и не отрывая глаз от лица бывшей студентки.

– Хорошо, – вздохнула она, – не буду. У меня, как говорят, две новости – хорошая и плохая. С какой начать?

– Давай с хорошей, – осторожно попросила я.

– Хорошая новость состоит в том, что Марина – не моя пациентка.

– Не понимаю… Ты, что, отказываешься от девочки?

– Другими словами, она вообще больше не онкологическая пациентка. Понимаете, Анна Демьяновна, мы провели все необходимые анализы, и пришли к выводу, что в крови Марины отсутствуют раковые клетки. Когда она только поступила, результаты были не совсем такими: терапия, которую к ней применяли в онкологическом диспансере, давала плоды, но тогда еще нельзя было говорить об окончательном диагнозе. Теперь это возможно: с точки зрения онкологии Марина здорова.

– Ты хочешь сказать, – медленно произнесла я, – «Голудрол» на самом деле действует?!

– Похоже, так. А теперь – плохая новость, и она непосредственно связана с этим препаратом. Марине срочно требуется пересадка почки, потому что обе ее «родные» не сегодня завтра откажут окончательно.

– Как же могло получиться, что врач Марины просмотрел такой серьезный побочный эффект?

– Дело в том, что у Марины на фоне употребления «Голудрола» развилась хроническая почечная недостаточность. Видимо, не замеченная на фоне основного заболевания острая почечная недостаточность, частенько являющаяся следствием токсического воздействия на почку лекарственных препаратов, прошла незамеченной. При ОПН изменения в почках в большинстве случаев обратимы.

– Но ты сказала, что у Марины хроническая…

– Верно, – перебила Оля. – Беда в том, что ее онкологический диагноз очень серьезен, а ведь даже в обычной ситуации заметить начальную стадию хронической почечной недостаточности практически невозможно, так как она протекает бессимптомно. Все становится ясно, только когда почки снижают функционирование процентов до двадцати пяти! Онкологи заботились о том, чтобы их лечение соответствовало необходимости, и на возможные осложнения внимания не обращали, пока не стало слишком поздно. Если бы врач Марины был внимательнее, он мог бы прихватить болезнь пораньше и назначить нефропротективные препараты и симптоматическую терапию.