– Я ничего не понимаю, Дарья, какое орудие?!

Путаясь и ругаясь через слово, дочь поведала мне о результатах визита к следователю. Когда она закончила, на кухне повисла мертвая тишина: Дашка выдохлась, высказав все, что наболело. Ее новости не укладывались у меня в голове, ведь до сих пор мы предполагали, что Толя непричастен к убийству Митрохина! А теперь, что же, выходит, он сам спрятал пистолет, из которого стреляли в бизнесмена?

Звонок телефона заставил меня подпрыгнуть. Оказывается, я до сих пор носила его в кармане, забыв выложить, и не ожидала, что аппарат заорет прямо у меня на бедре.

– Госпожа Саянова? – раздался в трубке низкий голос с акцентом.

– Да, кто говорит? – раздраженно ответила я, не желая заниматься пустой болтовней: номер неизвестный, а мое нынешнее состояние не позволяло вести разговоры с незнакомыми людьми.

– Это Генрих Ван Хаас, – последовал ответ.

– Какой еще Ген… – начала я, но замолкла, сообразив, о ком речь.

– Мы встречались вчера днем, – спокойно напомнил говорящий. Казалось, его нисколько не смутила холодность моего тона. Похоже, у этого мужика железные нервы! – Разговор не совсем получился, – продолжал между тем Ван Хаас. – Мне хотелось бы исправить возникшее между нами недопонимание.

– Не представляю, как вы можете это сделать, – пробормотала я не слишком вежливо.

– Если вы согласитесь встретиться, я покажу. Обещаю, что не стану держать вас в заложниках и, если захотите, немедленно отпущу.

«Ни за что! – твердо сказала я себе. – Один раз попалась на рекламную удочку, но больше я тебе такого удовольствия не доставлю!»

– Хорошо, – произнесла я в трубку, с ужасом сознавая, что говорю совсем противоположное только что принятому решению.

– Как насчет завтра, часа в два?

Завтра у меня консультации до часу, а после я абсолютно свободна.

– Договорились.

– Диктуйте адрес.

– Какой адрес? – не поняла я.

– Куда мне подъезжать, конечно же!

Повесив трубку, я задумчиво уставилась в одну точку. Она оказалась как раз над головой Дашки. Дочь проследила глазами за моим взглядом.

– Кто звонил? – спросила она, и я поняла, что Даша почти успокоилась, хотя еще десять минут назад я боялась, что придется вызывать «Скорую» и отправлять ее в «дурку», так она бесновалась! Конечно, я тоже не ожидала такого поворота событий с Анатолием, но, в конце концов, чего не бывает? Кроме того, мы пока знаем слишком мало, чтобы что-либо утверждать: Дашка сама сказала, что не сумела встретиться с Толей. Ну, даже если все мы оказались обмануты и он действительно убил Илью Митрохина, надо же разобраться в обстоятельствах, которые вынудили его так поступить, верно?

– Это по работе, – ответила я на ее вопрос, сама не зная, почему лгу. Возможно, дело в том, что мне стыдно из-за фиаско в «Либе Фрау», которое я сама себе и устроила.

– А-а, – протянула она кисло, тут же забыв о звонке. – Господи, как же я его ненавижу!

– Ненавидишь? Да за что?!

– За то, что он мне врал, мама! – заорала она, наклоняясь вперед и брызгая слюной. – С самого начала врал, понимаешь?! Глядя в глаза, с самым что ни на есть честным выражением лица… Ты знаешь, для меня «табу» не существует, я берусь за любое дело, если оно сулит деньги или славу, но я требую от клиента честности. Честность – залог успеха: даже если клиент Чикатило, он имеет право на справедливый суд. Только я должна знать, что он – Чикатило, ясно тебе? Одно дело защищать маньяка-людоеда, другое – честного человека, оказавшегося не в то время не в том месте!

– Ну, ты сравнила! – развела я руками. – Толя – и Чикатило…

– Никакой разницы! – буркнула Дарья. – Для меня, во всяком случае.

– Вот и плохо, – укоризненно сказала я. – Меня никогда не устраивала твоя жизненная пози…

– Зато позиция Толика тебя, видимо, вполне устраивает! – перебила она с обидой. – Я, по крайней мере, чту Уголовный кодекс, а он… И ведь я поверила, да? Представляешь – стреляный воробей, казалось бы, столько «честных» глаз видела… И «купилась», как последняя дура!

Мы снова замолчали, но так долго продолжаться не могло, поэтому я спросила:

– И что ты намерена предпринять – откажешься от дела?

– У меня была такая мысль, – кивнула она. – Но этим я вбила бы последний гвоздь в крышку гроба Анатолия: представляешь, что происходит, когда адвокат отказывается от подзащитного? Так что нет, я не брошу его, хотя, видит бог, именно так и следует поступить. Ради Марины, ради того, чтобы она не получила еще один удар, я попытаюсь заставить себя не возненавидеть его и сделать для него, что возможно в данных обстоятельствах. А для этого мне нужно с ним встретиться. Но, боюсь, они выбьют из него признание раньше, чем я это сделаю. Но ничего, они еще не поняли, с кем связались!

– Ты уже решила, что Толя виновен, да? – тихо спросила я.

– А ты пребываешь в уверенности, что твои ученики – святые люди? – скривила губы Даша.

– Не святые, конечно, но…

– Ладно, – устало махнула рукой дочь. – В конце концов, если все, что говорят про «Голудрол», правда, может, Митрохин и в самом деле заслуживал смерти?

Я бы сказала, вывод более чем экстравагантный, но Даша хотя бы снова стала мыслить логически. Теперь ей предстояло встретиться с Анатолием и выслушать его оправдания. Должна же у него быть своя версия?

* * *

Предоставив дочке разбираться с ее клиентом, я решила еще разок поговорить с лечащим врачом Марины. Допускаю, что он не станет со мной откровенничать, но могу я хотя бы попробовать?

Павел Игнатьевич Разгуляев встретил меня неприветливо – кому понравится, когда посторонний человек начнет копаться в методах лечения твоего пациента, выискивая оплошности? От инженера или учителя можно отмахнуться, возведя баррикады из непонятных медицинских терминов, а вот врач, такой же профессионал, как и ты сам, всегда воспринимается, как реальная угроза. Поэтому я начала с того, что погладила его по шерстке, как пушистого персидского кота. Доктор и в самом деле походил на это ленивое домашнее животное – такой же толстый и мордастый. Я сказала, что Марина идет на поправку – во всяком случае, в том, что касается ее онкологического диагноза. Надо было видеть, как мгновенно расслабилось лицо Разгуляева.

– Ну вот! – воскликнул он, с размаху хлопнув себя по бедрам. – Я же говорил, что все делал правильно!

На мой взгляд, такая самоуверенность хорошему врачу ни к чему: в первую очередь ему требуется думать о благе пациента, а не искать доказательства собственной компетентности.

– Вы были правы: «Голудрол» действительно помогает, – продолжила я. – Но факт остается фактом: Маринины почки он убил!

– Вы же врач, – вздохнул Разгуляев без прежней враждебности, – и должны понимать, что любое лекарство, применяемое при лечении онкологии, не является безобидным. Всегда возможны осложнения…