Святой закон конспирации запрещал идти на встречу, если не уверен, что абсолютно чист. Второй закон требовал вывести из-под удара партнеров, а потом уже уходить самому. Но до кафе, где его ждал человек, оставалось всего сто метров. И там же находилась ближайшая телефонная будка.

Гусев посмотрел на часы, потом в зеркало. Повернул ключ зажигания, заглушив мотор. Протянул руку к подголовнику соседнего кресла, нащупал кнопку под кожаной обшивкой, нажал. Тихо щелкнула пружина, и в ладонь легла холодная тяжесть пистолета. Его так и не смогли найти те, кто ночью обшарил машину. Разрешение на ношение оружия, запаянное в пластиковый конверт, он достал из узкой щели тайника. Защелкнул крышку.

Погладил вороненую сталь ствола. Оружие он любил, как мастер любит свой инструмент. Выщелкнул магазин, передернул затвор, сделал контрольный спуск. Помедлив немного, бросил взгляд в зеркало (на улице никаких изменений не произошло), заученными движениями произвел неполную разборку пистолета, убедился, что все части на месте и в исправном состоянии. Собрал оружие, присоединил магазин, передернул затвор, загнав патрон в патронник, и поставил пистолет на предохранитель. Он знал, что патрон в стволе — нарушение правил, но кто им следует, никогда не выстрелит первым.

Он сунул пистолет за ремень. На несколько мгновений закрыл глаза. Ждал, пока внутри не вызреет готовность выхватить ствол и выстрелить первым. Мышцы пресса сделались тугими, как перед выходом на ринг.

Гусев коротко выдохнул, толкнул дверь и выбрался из машины.

Под капотом «Нивы» надсадно завыл движок, а внизу раздались оглушительные хлопки, словно кто-то подбрасывал под днище петарды.

Водитель прошипел что-то нечленораздельное и повернул ключ в замке зажигания. Стало слышно, как барабанят по капоту капли дождя и дворники скребут по стеклу, размазывая крупную морось.

— Ну и что нам делать? — спросил сидевший рядом.

— Хреном груши околачивать! — взбеленился водитель. — Все, глушак прогорел. Я, твою мать, завгару давно говорил: ставь машину на прикол. Хрен там! Ну ладно я пашу, как ишак. Но машина… Даже ишака кормить надо. А нам бензина дают по сорок литров на месяц. Мне что, водой ее заправлять? Это каракатица жрет по пятнадцать литров на сотню километров! — Он стукнул кулаком по рулю.

— Ладно, не ори, — осадил его сосед. — Скажи, мы намертво встали или нет?

— Ха, поехать-то можем, — усмехнулся водитель. — Только незаметно не получится. Будем реветь, как ракета.

— Ясно. — Сосед повернулся и обратился к тому, кто усидел на заднем сиденье. — Кеша, какие мысли?

— Пусть начальство думает, ему за это деньги платят, — проворчал Кеша, с тоской посмотрев за окно, где набирал силу дождь.

— Не слышу энтузиазма в голосе, Иннокентий!

— Да пошел ты! — огрызнулся тот. — У меня туфли старые, а на новые бабок нет. Ноги промокнут, придется с ангиной на службу ходить. Хрен мне кто больничный даст!

— Хорош скулить, — осадил его тот, кто был старшим в группе. Он поднес ко рту микрофон и нажал тангету. Салон наполнился свистом радиоэфира. — База, ответьте «Седьмому». База, ответьте «Седьмому».

— На приеме. «Седьмой», говорите, — отозвалась рация.

— Поломка машины. Находимся на углу Некрасова и Верхнеозерной. Объект предположительно продолжает следовать по Верхнеозерной.

— Минуту, «Седьмой».

Водитель закурил сигарету, наполнив салон кислым дымом дешевого табака, с неудовольствием покосился на рацию, издававшую тихий треск.

— Что мудрить? — обронил он. — Отсюда ему две дороги: либо мимо нас по Невского, либо через парк к центру

— Ага, стратег хренов! Он уже давно мог кругом нас объехать по Тельмана — и прямиком за город, — проворчал тот, что сидел сзади. — За машиной бы лучше следил.

— Я-то в тепле аварийку подожду, а кому-то по лужам шлепать, — с садистским удовольствием причмокнул водитель.

— Да хватит вам! — не выдержал старший. — Сейчас через ГАИ запросят…

Он не успел договорить, в рации раздался голос:

— «Седьмой», объект квадрат не покидал. Проверьте и доложите.

— Принял, — ответил старший. Он первым выбрался из салона, наклонил сиденье, освобождая выход Иннокентию.

— Вот, блин, машину сделали. Жрет, как танк, и всего две двери, — проворчал тот, плотнее запахивая плащ. — А погодка, между прочим, требует: займи, но выпей. Я не понял, нам за ним теперь галопом бегать или машину пришлют?

Старший поднял капюшон штормовки, посмотрел на ноги напарника.

— Да, братишка, туфельки у тебя дерьмовые, — пробормотал он. — Ладно, цени мою доброту. Иди по Верхнеозерной, проверь кафе «Причал». Интуиция подсказывает, он там. А я прошлепаю дворами. Встречаемся на Тельмана.

— Вот что значит работать в воскресенье. — Напарнику, нахлобучил на голову плоскую кепочку. — Все наперекосяк.

— Да не ворчи ты! Прочешем квадрат для проформы и спать поедем.

— Ты лучше скажи, кому мы этим геморроем… — начал Иннокентий.

— Объект «тройка»[18]заказала, а кто лично, я не знаю. Еще вопросы будут?

В ответ Иннокентий лишь тихо присвистнул. Отстегнул с пояса рацию, сунул ее в карман плаща. Махнул на прощание рукой, пошел вдоль по улице, старательно обходя лужи. По виду — малообеспеченный бюджетник, засидевшийся в гостях.

Старший, низкорослый и крепко сбитый, играл роль садовода-любителя. Линялая штормовка, армейские штаны, заправленные в короткие резиновые сапоги, и матерчатая сумка, в которой он носил рацию и бинокль, — средства маскировки из реальной жизни, а не из голливудского боевика. Это у них детектив Нэш по два раза на дню меняет жилетки канареечных цветов и гоняет за преступниками на «порше» последней модели. А здесь «Нива» с прогоревшим глушителем и напарник в прохудившихся туфлях.

Старший с досадой сплюнул и пошел наискосок через газон к проходу между домами.

Какая только тварь не прилетит из ночи на свет лампы. Вынырнет из темноты, словно из другого мира, страшное и мерзкое в своей чужеродности. Разобьет голову, опалит крылья, упадет в круге света, скрючив полупрозрачное тельце, подрожит мохнатыми лапками и затихнет, словно выполнило жизненное предназначение. Какого только уникума человеческой породы не встретишь за час до закрытия кафе. За окном промозглая темнота, а в помещении, где тепло и пахнет спиртом и табачным дымом, роятся бледные испитые личности.

Максимов смерил взглядом усевшегося напротив мужичка неопределенного возраста и блеклой наружности. Темная рубашка в клеточку под серым пиджаком, помятое, плохо выбритое лицо, очки в толстой оправе, косо сидящие на крупном носу, испещренном мелкими прожилками. Манерами и речью он походил на Шурика из «Кавказской пленницы», только постаревшего и безнадежно спившегося.