Я попыталась представить, какая надпись могла бы побудить меня подобрать письмо, подумать, что оно предназначено для меня, если бы я нашла его в случайном поезде метро или в кофейне. Мысленно перебирала варианты: Открой меня. Подбери меня. Забери меня домой.

Остановилась на довольно простом: Если ты найдешь это письмо – значит, оно для тебя. Если бы я увидела такие слова, нацарапанные на клочке бумаги, я могла бы его подобрать и посмотреть, что там, внутри. Честно говоря, не знаю, что бы я подумала, найдя на измятом листке любовное письмо для меня.

Я написала эти слова на первом письме.

Сложила листок и сунула его себе за спину. Буду придерживать его поясницей, пока не приблизится моя станция, и уходя дам ему соскользнуть на сиденье. Я то и дело обводила взглядом вагон, чтобы убедиться, что никто не замечает прикрытого моей спиной письма. Я старалась, чтобы мой вид не вызывал подозрений. Несколько раз напомнила себе, что я не преступница и не делаю ничего плохого.

На станции Центрального вокзала я подождала, пока откроются двери, а потом ринулась со своего места. Коснувшись ногами платформы, я шла все быстрее и быстрее. Прочь от письма. Нервы мои гудели. По венам гулял адреналин, пока я уходила все дальше от поезда, исчезая внутри города Нью-Йорка. Ушла, ушла, ушла.

* * *

Некоторое время назад по Интернету гуляло письмо одного человека о его жене. Он рассказывал, как она стала стремительно терять вес и как все на свете вызывало у нее тревогу – работа, неудачи, промахи и проблемы с детьми. Под глазами у нее появились мешки, и он в конечном счете отчаялся, понимая, что они вскоре разведутся, потому что… право, а что еще он мог сделать, если его жена почти покинула свое тело? Но этот человек выбрал неожиданный путь и сделал то, что для сегодняшнего мира кажется выдающимся поступком: он начал заботиться о ней больше, чем прежде. Он щедро изливал на нее любовь. Он каждую секунду осыпал ее комплиментами. Он затопил ее исхудавшее тело любовью. И она начала поправляться.

В этом письме есть строчка, которая встает у меня колом в горле всякий раз, как я пытаюсь прочесть ее вслух: «Женщина – это отражение мужчины. Если любить ее до безумства, она станет им».

Письмо нарезало анонимные круги по Интернету, пока кто-то не приписал его Брэду Питту. Некоторое время люди думали, что он написал в этом письме об Анджелине. Мифы умирают неохотно. По-прежнему никто не знает, кто на самом деле был автором этого письма. Но когда я прочла эту последнюю строчку – «Если любить ее до безумства, она станет им», – я решила не выяснять, кто его автор. Не имеет значения, кто написал эти слова, – они нашли способ увлечь меня. И, возможно, такова с самого начала была цель письма – остаться анонимным, но увлекать людей.

Мне не было нужды подписывать свои письма, добавлять электронный адрес или номер телефона. Смысл был не в том, чтобы тебя узнали, а в том, чтобы тебя нашли. Я влюблялась в те вещи этого мира, которые уводят тебя куда-то – заставляя выпрыгнуть из собственных туфель. Если я смогу принести что-то из таких вещей в мир, этого, возможно, хватит для одного дня.

Не знаю, говорил ли тебе кто-нибудь об этом, но на Крейгслисте[16] есть раздел сайта, который я предпочитаю называть «тайным садом Крейгслиста». Вообще-то он называется «Несостоявшиеся контакты» – хотя по-хорошему следовало бы назвать его так: «Смотри, как несколько часов твоей жизни бесследно пропадут, когда ты кликнешь «вход».

Это виртуальная доска сообщений для всех, кто увидел кого-то в кофейне, в дешевом баре, в продуктовом магазине – где угодно – и жалеет, что не осмелился подойти и познакомиться.

Это постоянно растущее сообщество людей, которые совершили промах и хватаются за еще один шанс. Я как-то видела «несостоявшийся контакт», описанный парнем, который опубликовал фотографию записки, оставленной у него на коленях, когда он заснул в одной из библиотек Нью-Йоркского университета почти два года назад. В записке был примерно такой текст: «Привет, соня! Интересно, что тебе снится?» – и подпись: «Девушка, которая сидела напротив тебя на диване». Два года он не мог выбросить из головы эту девушку, которая оставила ему записку, пока он дремал на стопках учебников.

Думаю, этот парень – лишь один из миллионов, продолжающих думать о человеке, с которым мы так и не познакомились, не узнали его поближе, не выпили вместе кофе. Сайты, подобные «Несостоявшимся контактам», пользуются популярностью, потому что (а) мы – люди, (б) мы жаждем контакта и (в) есть нечто неотвязное и прекрасное в мысли о том, что могло бы случиться. Во всех этих «что, если». Во всех «возможно» и «может быть, когда-нибудь».

Я читала «Несостоявшиеся контакты» в тот год чаще, чем мне хотелось бы. По нескольку раз в неделю я прокручивала эти полные надежды сообщения. Однажды я сидела напротив какого-то парня в поезде, возвращавшемся в Бронкс. У него были такие голубые глаза, что их цвет до сир пор не отпускает меня. Я всегда встречалась только с парнями, у которых были голубые глаза. И еще на нем были рабочие ботинки, очень грязные, которые заставили меня подумать об отце. Примерно секунду я думала, что мы могли бы полюбить друг друга, потому что люди вечно твердят, что однажды непременно влюбишься в того, кто сильно похож на твоего отца или твою мать. Он пару раз бросал взгляд в мою сторону. И я тоже посматривала на него. Но на 125-й улице он поднялся, пошел к выходу и не оглянулся. Это было не похоже на сцену из рекламных роликов сотовых компаний. Девушка прижимает номер своего телефона к окну поезда – и ты путешествуешь по мелькающим сценкам: вот они влюбляются, вот женятся, вот воспитывают великого политического лидера… Ничего такого не случилось.

Я в тот вечер зашла в «Несостоявшиеся контакты» поискать голубые глаза. Подумывала запостить объявление: «Я видела тебя в поезде. Мы провели вместе всего десять минут. Сбоку от нас играл ансамбль марьячи. В поезде было полно народа. Спасибо, что внушил мне ощущение, что я там была одна-единственная».

Я его так и не опубликовала. Возможно, однажды я это сделаю. Здорово знать, что существует доска объявлений, которая хранит все надежды, и что все места, где мы оказываемся, и люди, с которыми мы сцепляемся взглядами, и письма, которые мы оставляем, чтобы их нашли другие, – все это не напрасно.

* * *

Я продолжала прятать письма и уходить, прятать и уходить. Это стало привычным занятием. «Прятать и уходить» – это, в сущности, было моей религией в том октябре. Я оставляла письма, где только могла. Я прислоняла их к раковинам в общественных уборных. Опускала в карманы пальто в универсальных магазинах. Оставляла в примерочных. Засовывала в кресла в ООН, когда бывала там на встречах. Я была Джульеттой для этого города.

Я писала истории. Приносила с собой людей. Потом находила некоторые истории, которые мне нравилось рассказывать, и пересказывала их снова и снова. В нескольких письмах я писала: PS3563.08749. Набор цифр и букв, который помнила наизусть. Он до сих пор внутри меня, как полотнище флага, ниспадающее с воспоминания на воспоминание. Эта строчка из букв и цифр навсегда останется значимой для меня одной. В библиотеке кампуса моего колледжа на третьем этаже была одна книга, прямо в том месте, где встречались отделы PS и PR.