— Если я вам не расскажу, никто никогда не узнает. Все пропадет безвозвратно. Вы понимаете, мсье, что я не могу этого допустить?

Я — естественно! — ничего не понимал.

— Грандиозное и ужасное деяние останется тайной, о нем будет знать лишь тот, кто его совершил, но он никогда ничего не скажет: получится, что ничего не было. Местное кладбище очень-очень старое: некоторые захоронения восходят к пятнадцатому веку, о тех, кто там лежит, ничего не известно. Ну можно ли принять такое? Люди жили на свете, сражались, горевали, радовались, и ничего от них не осталось. Совсем ничего. Несколько стершихся от времени имен на камне — и полное забвение. Я одинока, детей у меня не было, сестра умерла. Она жила в Канаде, и у нее была дочь, но она вряд ли помнит, что у нее есть тетка. Мы, кстати, никогда не виделись. Не беда, я прожила вполне заурядную жизнь, имела нескольких любовников и не испытывала сильных страстей. Но они! Такие храбрые, страстные и безудержные! Неужели и о них забудут? — Ее била дрожь. — Я все вам расскажу. И мне не важно, поделитесь вы с кем-нибудь тем, что узнаете, или нет. Я заявлю, что вы все придумали. Да и кто поверит россказням безумной старухи? Разве что такой же псих, как она сама. Хозяйки «Ла Дигьер» останутся вне подозрений.

Я желал бы воспроизвести рассказ Мадлен слово в слово, но он длился не один час, и это вряд ли возможно. Тем не менее он до сих пор звучит у меня в ушах, и я сделаю все, что могу.

Как известно, Фонтанен хотел показать Альбертине свой дом.

— Если он вам понравится, мы сможем время от времени туда наезжать.

Они отправились в Париж, и госпожа ла Дигьер осмотрела прелестный, тщательно отделанный покойной госпожой Фонтанен дом. Та была женщиной со вкусом и любила окружать себя красивыми, купленными у антикваров вещами. «Возможно, у тех же, кому я продавала мои», — думала Альбертина, переходя из одной комнаты в другую. Она бы не удивилась, увидев комод, столик или картину, которыми вынуждена была пожертвовать. Она поразилась возникшему в душе горькому чувству, устыдилась и наговорила кучу комплиментов. Душевное равновесие вернулось к ней не сразу, но потом она рассказала Мадлен, что все было слишком красиво, слишком продуманно, слишком старательно подобрано. Она вспоминала лучшие времена «Ла Дигьер»:

— Его дому недостает той разностильности, которую накопил наш дом за столетия своего существования: прадедушкин секретер Серюрье-Бови соседствует с прапрабабушкиными туалетным столиком эпохи Луи-Филиппа и шкафом времен Людовика Шестнадцатого, который привез первый Октав. В конце концов они стали похожи, как супруги, прожившие вместе не один десяток лет. В парижском доме Луи все слишком гармонично, это музей, царство утонченного вкуса. Но разве можно жить в музее? То, что я испытала, осматривая дом, больше всего напоминало жгучую ревность: эта женщина ничего не теряла, она только получала.

Альбертина скрыла от будущего мужа шокировавшие ее саму эмоции и дала понять, как высоко оценила вкус и деловую хватку госпожи Фонтанен, чем доставила ему большое удовольствие. Он водил Альбертину по лучшим ресторанам, представил ее своим друзьям, и она сразу покорила их своей красотой и изысканным изяществом. Фонтанен всем объявлял о будущей свадьбе и читал одобрение во взглядах окружающих.

В последний вечер в Париже он открыл сейф и достал оттуда несколько футляров.

— Это драгоценности моей жены. Я не знаю, как с ними поступить: просто подарить их вам или предложить выбрать, что захотите, а остальные продать. Жуанне советует положиться на ваше решение.

Жуанне был его шофером и тем самым добрым ангелом, который посоветовал Фонтанену поехать в Виши.

— Я никогда не носила драгоценностей, — сказала Альбертина. — Их продали первыми.

Он горестно всплеснул руками.

— Они принадлежат вам. И вашим дочерям, если они захотят.

С его стороны было очень умно упомянуть девочек. Альбертина рассмеялась:

— Я плохо представляю себе Сару, осеменяющую корову в бриллиантовых кольцах, но молодой женщине-программисту очень пойдут бриллиантовые сережки. Посмотрим, что они скажут.

Но когда Фонтанен предложил ей заказать туалеты у лучших кутюрье, она воспротивилась:

— В моем возрасте неприлично чувствовать себя юной содержанкой. Дайте мне время привыкнуть к вашим деньгам.

Она продолжала звонить нам каждый вечер, но тон разговоров изменился: охота на претендента завершилась, Фонтанен официально посватался, и на сомнительные шутки наложили табу.

Между будущими супругами и девочками образовалась едва заметная дистанция, не исчезла она и после смерти Фонтанена: Альбертина никогда никому не позволяла дурно говорить при ней о покойном муже.

В ближайшую после моего отъезда субботу они вернулись в «Ла Дигьер». Чтобы придать событию особую торжественность, было сделано исключение: ворота распахнули настежь, и автомобиль въехал во двор под озабоченным взглядом Антуана, болевшего за судьбу мостовой. Сидевший за рулем Жуанне вел машину очень медленно, осознавая важность момента. И это был действительно великий момент, его ждали как откровения, один век сменял другой, наступало новое тысячелетие, Всеобщая Молва возвестила о начале другой эры, судьба затаила дыхание, о, время, задержи свой бег, тучи рассеялись, и восхищенные архангелы запели хвалу Господу. Соскучившаяся Альбертина открыла дверцу, не дожидаясь, пока машина остановится, вышла, взглянула на свой дом и всхлипнула от счастья. «Я спасла „Ла Дигьер“», — подумала она, чувствуя, как все Октавы улыбаются ей с небес.

Девочки бросились к Альбертине, Адель, опередив остальных, обнялась с бабушкой, потом наступил черед сияющей Клеманс, невозмутимой Шарлотты и Сары, державшей на руках кошку, ее хозяйку она попросила подождать в кабинете. Мадлен стояла чуть в стороне, Альбертина притянула ее к себе, и все семеро образовали целующийся, обнимающийся, радостно перекликающийся кружок. Фонтанен с волнением наблюдал за этой сценой и сказал потом Жуанне (а тот передал Мадлен): «Я женюсь и обретаю семью».

Когда все успокоились, Альбертина начала ритуал представления.

Первой она назвала Мадлен:

— Вот моя сестра.

— Я знаю, что вы были надежной опорой моей дорогой Альбертине, — сказал он, склонившись над рукой Мадлен.

— Мне впервые в жизни поцеловали руку, — сообщила она мне.

Шарлотте Фонтанен сказал:

— Вы специалист по информатике. И самый рассудительный член семьи.

— Значит, вот как мама меня отрекомендовала…

Похвалил профессию Сары:

— Ветеринар. Прекрасное занятие.

Мадлен помнила каждое мгновение того дня.

— Нужно любить коров, — ответила Сара, она так и не спустила кошку с рук.

— Мои внучки: Клеманс…

— Которая будет врачом.

— И Адель.