В мае в Петрограде прошел первый всероссийский съезд крестьянских советов, а в июне – I Всероссийский съезд рабочих и солдатских депутатов. Его участники 18 июня, в день начала наступления на Юго-Западном фронте, решили устроить демонстрацию с оборонческими лозунгами в поддержку правительства. В ней участвовало около полумиллиона человек. Однако к тому времени позиции партии Ленина в столице значительно укрепились. ЦК РСДРП (б) решило превратить демонстрацию, организованную съездом Советов в демонстрацию «за то, чтобы власть перешла к Совету», против лозунга: «Вся власть Учредительному собранию!» Поскольку эсеро-меньшевистское руководство Петросовета не хотело брать власть в свои руки, расчет большевиков был на то, что в случае успеха выступления рабочие и гарнизон Петрограда призовут их к руководству столичным Советом и страной.

Демонстрация прошла преимущественно под большевистскими лозунгами: «Против политики наступления!», «Пора кончить войну!», «Пусть Совет депутатов объявляет справедливые условия мира!» Меньшевик Николай Суханов свидетельствовал: «…Манифестация была грандиозна… в ней по-прежнему участвовал весь рабочий и солдатский Петербург… Опять большевики, – отмечал я, смотря на лозунги, – и там, за этой колонной, идет тоже большевистская… Как будто… и следующая тоже, – считал я дальше, вглядываясь в двигавшиеся на меня знамена и в бесконечные ряды, уходящие к Михайловскому замку, в глубь Садовой. «Вся власть Советам!», «Долой десять министров-капиталистов!», «Мир хижинам, война дворцам!»

Так твердо и увесисто выражал свою волю авангард российской и мировой революции, рабоче-крестьянский Петербург… Положение было вполне ясно и недвусмысленно… Кое-где цепь большевистских знамен и колонн прерывалась специфическими эсеровскими и официальными советскими лозунгами. Но они тонули в массе… И снова, и снова, как непреложный зов самых недр революционной столицы, как сама судьба, как роковой Бирнамский лес (из шекспировского «Макбета». – Б. С.), двигались на нас: – Вся власть Советам! Долой десять министров-капиталистов!..»[142]

Большевиков в этот день поддержали демонстранты в Москве, Киеве, Харькове, Минске, Гельсингфорсе, Ревеле и ряде других городов. Непрочность власти коалиционного Временного правительства и потеря былой популярности эсеров и меньшевиков среди рабочих и солдат стали очевидны. Падение Временного правительства стало лишь вопросом времени.

О том, что «есть такая партия», Ленин сказал 4 июня 1917 г. на I Всероссийском съезде Советов во время выступления меньшевика Ираклия Церетели. Когда тот сказал, что в России нет партии, готовой взять на себя всю полноту власти, Ленин бросил реплику: «Есть!» В тот же день в своем выступлении Ленин коснулся этого эпизода: «Он говорил, что нет в России политической партии, которая выразила бы готовность взять власть целиком на себя. Я отвечаю: „Есть!»»[143]

В начале июля стало ясно, что наступление Юго-Западного фронта, на которое власти возлагали столько надежд, полностью провалилось. В этот момент во Временном правительстве наметился раскол. 2 июля из него решили выйти кадеты, протестуя против соглашения с Центральной Радой об учреждении на Украине в качестве высшего органа управления Генерального секретариата, то есть фактического признания широкой автономии этой страны (кадеты были за «единую и неделимую Россию»). Лишившись поддержки кадетских министров, подал в отставку князь Львов. Начался правительственный кризис. Он спровоцировал начало стихийных уличных выступлений в столице вечером 3 июля. Демонстранты шли под лозунгами: «Долой министров-капиталистов!», «Вся власть Советам!», «Мир без аннексий!», «Долой Керенского и наступление!»

В ночь с 3-го на 4-е число руководство большевиков на экстренном заседании пришло к выводу, что сил для захвата власти еще мало. РСДРП (б) имело преобладающее влияние среди частей петроградского гарнизона, но опасалось, что Временное правительство сможет для подавления восстания вызвать достаточно войск с фронта или из провинции. Поэтому было решено возглавить стихийные антиправительственные протесты, но по возможности придать выступлению мирный характер. Всероссийский Центральный исполнительный комитет (ЦИК) Советов рабочих и солдатских депутатов и Исполком Совета крестьянских депутатов расценили демонстрации 3 июля за призывы к «насилию над Советами» как «контрреволюционное дело» и запретили митинги и шествия в столице. Однако запрет никто и не думал соблюдать.

Н. Суханов так запомнил происшедшее 4 июля: «Я вошел в зал ЦИК… в зале было довольно много народа; было шумно. В другом конце стоял и горячо спорил с кем-то Луначарский… он бросил мне, не здороваясь, сердитым тоном вызова наивные слова оправдания: – Я только что привел из Кронштадта двадцать тысяч с о в е р ш е н н о  м и р н о г о  н а с е л е н и я…

Часу в десятом утра к Николаевской набережной, при огромном стечении народа, подплыло до 40 различных судов с кронштадтскими матросами, солдатами и рабочими. Согласно Луначарскому, этого «мирного населения» приплыло двадцать тысяч. Они были с оружием и со своими оркестрами музыки. Высадившись на Николаевской набережной, кронштадцы выстроились в отряды и направились… к дому Кшесинской, к штабу большевиков. Точного стратегического плана они, видимо, не имели; куда идти и что именно делать – кронштадтцы знали совсем не твердо. Они имели только определенное н а с т р о е н и е  п р о т и в Временного правительства и советского большинства. Но кронштадтцев вели известные большевики Рошаль и Раскольников. И они привели их к Ленину».[144] Кронштадтские матросы не знали, что большевистская партия приняла решение пока воздержаться от вооруженного захвата власти, и поэтому не имели инструкций, как действовать. Их прибытие способствовало стихийному восстанию пробольшевистски настроенных солдат гарнизона. Около 11 часов поднялся целиком 1-й пулеметный полк, отдельные подразделения 180-го и Волынского. На петроградских улицах возникли перестрелки между мятежниками и посланными против них верными правительству и Совету юнкерами, казаками и солдатами Семеновского полка. Однако, как признает Суханов, «о серьезной борьбе никто не думал. Обе стороны панически бросались врассыпную, кто куда, при первом выстреле. Пули в огромном большинстве своем доставались, конечно, прохожим. При встрече двух колонн между собою ни участники, ни свидетели не различали, где чья сторона. Определенную физиономию имели, пожалуй, только кронштадтцы. В остальном была неразбериха и безудержная стихия… Вдруг над Петербургом разразился проливной дождь. Минута – две – три, и «боевые колонны» не выдержали… солдаты-повстанцы разбегались, как под огнем, и переполнили собой все подъезды, навесы, подворотни. Настроение было сбито, ряды расстроены. Дождь распылил восставшую армию. Выступившие массы больше не находили вождей, а вожди – подначальных… Командиры говорили, что восстановить армию уже не удалось, и последние шансы на какие-нибудь планомерные операции после ливня совершенно исчезли. Но осталась разгулявшаяся стихия».[145] Около 5 часов кронштадтцы подошли к Таврическому дворцу, потребовали, чтобы