– У меня имеются сомнения, но я должен выяснить. Может, даже попытаюсь соблазнить ее, чтобы узнать правду.

– Неужели возмездие так много для тебя значит?

– У меня украли кольцо с печаткой.

Взгляд друга задержался на руке Саймона.

– Никогда не пойму, почему ты вообще носишь эту чертову штуку.

– Потому что оно часть того, что я есть.

– И не имеет значения, что именно из-за него у тебя на щеке шрам?

– Нет. Джулия умело обрабатывала моего отца, чтобы он не оставил мне ничего, кроме неотчуждаемого имущества. Эта жадная ведьма не могла отнять мой титул, мой отчий дом и, черт подери, не смогла отнять у меня кольцо с печаткой.

Уэстфилд подобрал с пола отломанное ухо Барда и положил его рядом с бюстом на декоративную подставку в древнегреческом стиле.

– А тебе не кажется, что ты утратил беспристрастность только потому, что волосы мисс Траффорд цветом похожи на волосы Джулии? Я знаю, тебе никогда не нравились блондинки. – Уэстфилд плотно сжал губы.

– Это здесь совсем ни при чем.

Уж если и имеется особая причина у его гнева, то заключается она в том, что он повел себя как дурак, позволив женщине отвлечь себя обжигающим поцелуем. Должен был сообразить, что к чему, но он утратил бдительность и снова пострадал от женского вероломства.

– Если ты ее соблазнишь, а затем выяснишь, что она не твоя роковая женщина, а невинное создание, то как бы не оказалось, что ты попался в ловушку супружеских уз. Ступай осторожнее, друг мой.

Да, он будет осторожен. Выяснить правду для него чрезвычайно важно, но брак – это последнее, чего он хочет.

– Он идет, Эм! – воскликнула Лили. Весь последний час девочка стояла у окна, дожидаясь появления мистера Редклиффа.

Пытаясь не обращать внимания на то, как быстро колотится ее сердце, Эмма убрала с деревянного мольберта портрет матери и поставила туда только что натянутый чистый холст. Обтерла вспотевшие ладони о юбку простого зеленого дневного платья и поправила остро отточенные карандаши, аккуратно лежавшие на столе около мольберта.

– Лили, сейчас тебе самое время почитать книгу сонетов перед тем, как идти играть на пианино.

– Как будто недостаточно того, что ты жестоко заставляешь меня играть на пианино, так ты еще хочешь, чтобы я читала всякую чушь! Но даже если бы я желала заниматься этой скучищей, я не оставлю тебя наедине с мистером Редклиффом. Я останусь тут и буду присматривать за негодяем.

Эмма уперла руки в бока.

– Ты поздороваешься с джентльменом с должным уважением. По твоим манерам судят обо всех нас, а пока ты вела себя крайне невежливо. – Она наклонилась ближе к сестре и прошипела: – Если не сказать преступно.

На лестнице послышались шаги и веселый голос миссис Флинн. Эмма чувствовала острейшее нервное напряжение. Прижав ладони к животу, она закрыла глаза и сделала несколько глубоких вдохов. А когда глаза открыла, в комнату как раз входили миссис Флинн и мистер Редклифф.

Как обычно, его темно-серый сюртук и брюки с обшлагами чуть более темного оттенка подчеркивали его впечатляющую фигуру. Сегодня он надел серовато-голубой жилет, накрахмаленную белую рубашку и серый шелковый шейный платок, завязанный итальянским узлом.

Миссис Флинн, племянник которой работал на фирму «Ник Министер и сыновья», сегодня утром упомянула, что одежда мистера Редклиффа была, скорее всего, пошита именно этим портным. Эмма окинула взглядом свое простенькое платье. Рядом с мистером Редклиффом она выглядела дочерью побирушки, но ведь он оделся, чтобы позировать для портрета, а она – чтобы рисовать.

– Мистер Редклифф уже здесь.

Экономка игриво улыбнулась джентльмену. Тот обошел ее и шагнул в комнату. Эмма вспомнила, как гостьи миссис Вейл пускали ему вслед слюнки. Не иначе, сегодня он испытал свои гипнотические чары на миссис Флинн. Неужели никто из них не заметил, что его непринужденная улыбка редко достигает глаз?

Он смотрел на них, как констебль, выискивающий жертву. Или тут все дело в ее чувстве вины?

– Мистер Редклифф, как поживаете? – спросила она, стараясь, чтобы голос ее звучал ровно.

Он напряженным взглядом впился в ее глаза.

По спине пробежала дрожь.

– Хорошо, мадам, а вы?

– Прекрасно. – Если не считать трепыхания в животе, вспотевших ладоней и грохота в груди.

– Мисс, – проговорила экономка, щеки ее при этом порозовели, – мистер Бейнс сказал мистеру Редклиффу, что за всю свою жизнь не ел таких восхитительных лимонных пирожных. Разве не так, сэр?

– Правда. Собственно, он сказал, что будет исключительно сложно найти что-то подобное во всей Великобритании.

Миссис Флинн прижала ладонь к своей обширной груди.

– Благослови его сердце! Мисс, может быть, вы с мистером Редклиффом захотите съесть несколько лимонных пирожных за послеобеденным чаем?

Взгляд мистера Редклиффа, аромат его кожи, да само его присутствие выбивали Эмму из колеи. Как она сможет спокойно сидеть рядом с ним, пить чай и есть пирожные?

Она выдавила улыбку.

– Да, миссис Флинн. Спасибо.

Он перевел взгляд на Лили и улыбнулся.

– Привет, Лили.

Сестренка скрестила на груди руки и прищурилась.

Эмма бросила на нее предостерегающий взгляд.

Лили вздохнула и присела в глубоком реверансе, достойном королевы.

– Мистер Редклифф, надеюсь, вы в добром здравии. Я хочу посмотреть, как Эмма вас рисует, но вместо этого должна читать книгу сонетов. – Она натянуто улыбнулась ему и спросила: – Вы любите сонеты, сэр?

Уголки его губ дрогнули.

– Ах, боюсь, я не испытываю к ним великой любви. Вы простите мне мой недостаток?

Натянутое выражение с лица Лили исчезло, она кивнула. Считала ли девочка его убийцей или нет, но нелюбовь мистера Редклиффа к стихам в четырнадцать строк, написанным пятистопным ямбом, помогла ему слегка вырасти в ее глазах.

Лили пошла к двери, на пороге остановилась и резко повернулась.

– Если я тебе потребуюсь, Эм, просто крикни, и я прибегу со скалкой миссис Флинн в руке.

Миссис Флинн насмешливо хмыкнула:

– Прибежишь? Со скалкой? Что за глупости ты болтаешь, дитя? Разве не видишь, что мистер Редклифф – человек благородный?

Экономка пухлыми пальцами ухватила Лили за ухо и потащила прочь из комнаты.

– Ой! Миссис Флинн, мне больно! – жалобно пищала Лили, пока та волокла ее вниз по лестнице.

Когда мистер Редклифф повернулся к Эмме, улыбка с его губ исчезла. Затем появилась снова, словно он заставлял себя быть дружелюбным, может быть, даже слегка флиртовать.