– Осторожнее, лапушка, чай горячий.

«Лапушка?» В животе опять затрепетало, но Эмма решительно придавила это ощущение. Скорее всего, этим ласковым словом он называет подавальщиц в пабах. Для такого порочного человека, как он, не имеющего никаких привязанностей, подобное слово ничего не значит. На короткий миг ей опять вспомнился Чарлз, но Эмма решительно прогнала его из головы.

– Бейнс прав, они действительно вкусные. Вы не хотите съесть хотя бы одно?

Он сунул в рот последний кусочек пирожного и показал на тарелку, где лежали еще с полдюжины.

От мысли о том, чтобы есть перед ним липкую начинку, трепетание в животе усилилось. Кроме того, Эмма сомневалась, что ее ошпаренный рот сможет различить лимонный вкус.

– Нет, я сегодня уже одно съела.

Он небрежно откинулся на спинку кресла и пригвоздил ее к месту взглядом темных глаз.

– Так что, мисс Траффорд, сколько времени занимает весь процесс от набросков и эскиза до последнего мазка кистью?

– Если вы будете позировать прилежно, то несколько недель. И я уверена, вы обрадуетесь, узнав, что вам уже не придется позировать, когда портрет будет близок к завершению. Вы когда-нибудь раньше позировали для картины?

– Однажды, когда был совсем юным. И это оказалось долгим, занудным делом.

– Возможно, вам так только казалось. Я рисовала своих брата и сестру, и позирование дольше пяти минут они считали испытанием.

– Возможно, вы правы.

Она встала, он тут же последовал ее примеру.

– Если вы не против, я отнесу поднос на кухню. А вы можете походить по студии и размять ноги.

– Я в долгу за такие поблажки.

Эмма невольно улыбнулась.

– По вашим словам я выхожу жестокой тюремщицей.

– Жестокой? – повторил он. – Нет, женщина с таким ангельским лицом может быть только сострадательной, и никак иначе. – Уголки его рта приподнялись в кривоватой усмешке.

Щеки Эммы заполыхали.

– Я скоро вернусь.

* * *

Едва Эмма Траффорд вышла из студии, Саймон бросился к большому, изысканно украшенному шкафу. Вчера он заметил там кожаную папку с рисунками, однако девушка предпочла показать ему только свои старые работы, куда менее качественные, чем те, что висели на стенах.

«Что же ты прячешь, Эмма?» Может быть, именно там скрыт портрет человека, который ударил его по голове?

Он оглянулся и открыл деревянные дверки. На полках стояли банки с красками, рисовальные принадлежности и несколько испачканных краской, аккуратно сложенных холстов. На нижней полке лежали старые эскизы, а на верхней – кожаная папка. Саймон взял ее и открыл.

В основном там были нарисованы дети. Саймон задержался на одном из рисунков – три смеющиеся девочки бегают с лентами вокруг майского дерева. Детские лица выражают восторг, удовольствие и радость. Эскиз проработан очень детально, Саймон буквально слышал голоса и песню, которую девочки поют, выплясывая вокруг шеста.

Саймон перелистнул остальные эскизы. Его внимание привлек последний. Беременная женщина с круглым большим животом сидит на деревянной скамье. В одной руке она держит зонтик от солнца, другая лежит на животе. Саймон прогнал странное чувство, вызванное рисунком, захлопнул папку и быстро сунул ее обратно на полку. Единственные мужчины, которых он увидел на рисунках, это отец и брат мисс Траффорд.

Не в силах усидеть на месте, он вышел в коридор. Парой этажей ниже кто-то барабанил по клавишам пианино. Инструмент был расстроен, а пианист играл с таким же изяществом, с каким пьяный человек идет на цыпочках. Саймон спустился на второй этаж и зашагал в ту сторону, откуда звучала какофония.

Сестра мисс Траффорд сидела за пианино в гостиной. Девочка поднимала руки и опускала их на клавиши с огромной силой.

– Что это ты играешь? – спросил Саймон, перекрикивая грохот.

Ахнув, Лили повернулась и уставилась на него расширившимися глазами. К счастью, пальцы ее замерли в воздухе, избавив его от почти неминуемого кровотечения из ушей.

– Баха, – ответила она.

«Боже милостивый, композитор наверняка вертится в гробу».

Лили прищурилась.

– Нельзя так подкрадываться к людям. Это здорово пугает.

– Нельзя так играть на пианино, это пугает еще сильнее, – отозвался он.

Ее губы тронула мимолетная, едва заметная улыбка, но сразу исчезла. Девочка вздернула подбородок.

– Я не хочу играть, но Эм настаивает, чтобы я каждый день занималась по часу.

– И ты так играешь, чтобы она передумала?

Уголки ее губ снова дрогнули, подтверждая его подозрения.

– Очевидно, твоя сестра или полностью глухая, или у нее твердый характер.

Девочка тяжело вздохнула.

– Ну да. Я так играю уже целую вечность, но Эмма все равно настаивает, чтобы я продолжала. А вы играете?

Сколько времени он уже не садился за инструмент? Пожалуй, с того приема в загородном доме Карутерзов несколько месяцев назад. Тогда он развлекал пьяную толпу морскими балладами и песенками о матросах, которые укладывают в постель девиц с пышными бюстами.

– Немножко.

– Ну так сыграйте что-нибудь. – В ее тоне звучало недоверие.

– В другой раз, кроха. Твоя сестра уже наверняка гадает, куда я исчез. Нужно возвращаться в студию.

Рука Лили скользнула и нащупала что-то, спрятанное под юбкой.

Не иначе, скалку. Боже, ну и характер у этой девчонки!

Качая головой, Саймон уже почти вышел из комнаты, но в дверях резко обернулся.

– Твой брат давно приезжал домой из школы?

– Только на Пасху. Но он может вернуться в любой день. И он мускулистый и сильный. Здоровый, почти как вы. Нет, он больше. – Девочка прикусила нижнюю губу. – Его все должны бояться, потому что он выглядит, как Зевс на картине. Не на той, где рядом с ним голая женщина, а на той, где он держит скипетр.

Саймон сдержал смех. Лили была хоть и странной, но такой же забавной, как грубоватая комедия в театре «Водевиль».

– Судя по всему, это личность пугающая. Мне очень интересно с ним познакомиться. Ну а пока возвращайся к своей… игре.

Он поднялся вверх по лестнице и подошел к двери в студию как раз в тот момент, когда Эмма оттуда выскочила. Она врезалась прямо в него.

Когда Эмма столкнулась с Саймоном, он крепко схватил ее за талию, помогая удержаться на ногах.

Она подняла глаза, ее лицо выражало панику.

– Меня ищете? – спросил он очень низким голосом.

– Гм, да. Когда я вернулась и обнаружила, что вы исчезли…