Александра Ильинична в ходе своих поисков частенько попадала в неприятные ситуации, и князь строго-настрого запретил ей ими заниматься.

– Диди тоже сильно расстроен гибелью Гневышевых. Потому возражать не станет.

– Если вдруг нападете на след, срочно сообщите мне. Преступник крайне опасен.

Крутилин краем глаза наблюдал, как к Яблочкову, снявшему картуз у какой-то могилы – вот интересно, откуда у нашего провинциала захоронения родственников на Смоленском кладбище? – подошла какая-то девица. Ба! Да это Леночка, подруга Капы.

Да-с, губа у чиновника для поручений не дура. И девица хороша, и папаша у нее – туз! Что ж, дай-то бог, дай бог! Главное, чтоб не забыл спросить у зазнобы, знает ли она бритого Злодея?

Яблочков остановился у какой-то могилы и сделал вид, что скорбит по рабе божией Лисютиной Анисье Липатьевне, упокоившейся с миром почти сорок лет назад.

– Вы – мой герой, я прочла про ваш подвиг в газетах, – проворковала Леночка, тоже не преминувшая отдать долг незабвенной Анисье. – Я так за вас испугалась! Эта ваша рана на лбу оттуда, из Лигова?

– Разве это рана? Ссадина. Рана у меня в сердце. Из-за вас, Леночка, – воспроизвел Яблочков слова из пьесы, которую когда-то репетировал с Коротыгиной.

Леночка схватила его за пальцы.

– У нас в воскресенье прием по случаю моего окончания гимназии. Приходите к трем. Я буду ждать.

– А ваши родители? Они не будут против?

– Родители тоже заинтригованы, – сообщила Леночка. – Я им про вас рассказала. Они будут рады.

– Правда?

– Без всякого сомнения. Надеюсь, у вас есть фрак? Эта чесучовая пара вам не слишком идет.

– Конечно, – похолодел Яблочков.

Чесучовая пара была единственной его одеждой, если не считать домашний халат.

– Тогда – до встречи.

– До встречи.

Леночка пошла догонять подруг, а Яблочков побрел разыскивать Невельского – вдруг Крутилин спросит, нашел ли его Арсений Иванович? Куда же тот подевался? Местонахождение своего питомца подсказал встреченный Яблочковым директор гимназии:

– Павел пошел навестить родителя.

– Участок, случайно, не знаете?

– Для самоубийц выделены места за оградой.

Сей участок был прирезан к кладбищу недавно, после многочисленных жалоб на «заражение воздуха» от жителей острова Голодай, где с самого основания города закапывали покончивших с собой. Хоронили их полицейские, не утруждавшие себя глубоким рытьем и сколачиванием гробов.

Невельский, сняв фуражку, стоял у одной из могил.

– А, это вы? – сказал он, завидев Яблочкова. – Снова допросить желаете?

– Высокий, бритый налысо, в синих очках. Знаете такого?

– Наш инспектор.

– Который вас в борделе поймал?

– Он самый.

– Сколько ему лет?

– Пятьдесят, шестьдесят, а может, все семьдесят, – пожал плечами Невельский. – Давайте помянем Костика, раз уж пришли…

Гимназист полез за пазуху, но тут же выдернул оттуда руку:

– Вот черт! Фляжку позабыл!

– Тоже ходите с фляжкой?

– Что значит тоже?

– У Костика фляжку видел.

– Да, он ею очень дорожил.

– Фляжка та пропала. В ранце мы ее не нашли. Если вдруг у кого увидите…

– У кого? Если не возражаете, хотел бы побыть в одиночестве.

Фрак, фрак… На самом деле фрак у Арсения Ивановича имелся – пришлось приобрести при поступлении в труппу – роли современников актеры должны были играть в собственной одежде. Однако появиться в нем на званом приеме было никак невозможно: сильно поношенным он был уже при покупке, а в роли Глумова пришлось ползать в нем по сцене, изображая коня под Артюшкиным.

Где бы одолжить фрак? Для разыскных целей в сыскном отделении имелся особый гардероб, с помощью которого можно было перевоплотиться хоть в извозчика, хоть в нищего. Но только не в солидного господина.

В прокатном ателье цены оказались заоблачными, а фраки – потасканными. Примеривая лучший из них, Яблочков выложил портмоне, из которого выпала визитная карточка. Услужливый приказчик ее поднял, и Арсений Иванович прочел вытисненное на ней имя: «Тейтельбаум Григорий Михайлович, купец первой гильдии, собственные лавки готовой одежды в Гостином дворе и Пассаже».

А что, если выпросить фрак напрокат у Тейтельбаума? Новый, дорогой. Предстать, так сказать, во всей красе?

Яблочков поначалу решил заскочить к нему в лавку после службы. Но, подъезжая к Большой Морской, сообразил, что завтра – суббота, священный еврейский день, который почему-то начинается в вечер пятницы. И решил, что служба подождет.

В лавке Гостиного двора сказали, что Тейтельбаум в Пассаже, а там стали уверять, что в Гостином. Чтобы не терять время, Яблочков начал примерять фраки, понадеявшись, что Гирша Менделевич рано или поздно появится.

– Сидит как влитой. Даже подшивать не надо, – обрадовал его приказчик, когда Арсений Иванович надел самый дорогой в магазине фрак с очень низкой по последней моде талией и слегка скошенными, чтобы подчеркнуть выпуклость груди, полами.

– Сколько стоит?

– Для знакомца Григория Михайловича, – приказчик задумался, а потом выпалил, – триста рублей.

– Беру! – сказал Арсений Иванович, решив, что, поносив его в воскресенье, в понедельник вернет Тейтельбауму с извинениями, мол, передумал.

– Если желаете уйти в обновке, можем отправить вашу прежнюю пару вместе со счетом вам домой.

– Нет, отправьте туда фрак. А также сорочку…

Колокольчик известил о посетителе, приказчик обернулся и радостно воскликнул:

– А вот и Григорий Михайлович.

– Господин Яблочков! – искренне обрадовался Тейтельбаум. – Решили обновить гардероб?

– Обстоятельства вынуждают…

– Неужели задумали жениться?

– Почти… Смазливая барышня пригласила на прием. А ее родитель занимает высокий пост…

– Как я вас понимаю, Арсений Иванович. Десять лет назад сам находился в подобной диспозиции. Нищий сирота шел на смотрины в дом лучшего витебского портного.

Арсений Иванович от удивления высунул голову из-за занавески:

– Вы были нищим?

– Я – сирота с рождения. Рос у дяди вместе с двенадцатью его детьми, перебивался с хлеба на воду. Но был лучшим в ешиве, и поэтому ребе отрекомендовал меня Беллочкиному отцу в качестве жениха. Видите ли… У евреев не принято женить деньги на деньгах. Потому что ум, в отличие от денег, не передается по наследству. А когда нет ума, деньги, даже если их очень много, куда-то исчезают. Только ум способен их приумножить. Что, собственно, я и сделал. Предложил тестю открыть в столице магазин. Шить, как и прежде, в Витебске, где рабочие руки стоят копейки, а продавать здесь. Тесть сперва сильно расстроился: так ли я умен, как уверял его ребе? Конечно, он понимал, что размер с клиента можно снять в Петербурге и передать в Витебск телеграфом. Но как проводить примерки? Я объяснил ему, что мы вообще не будем снимать размеры, а примемся шить сразу на разные фигуры. Покупатель примерит наиболее подходящий, а укоротить, подрезать, чуть-чуть расставить можно прямо в лавке. И что? Дело наше процветает. Более того. После моих успехов Беллочкин брат открыл подобный магазин в Париже!