Когда все собрались – а явилась вся группа, видимо, такие чудеса сотворил с ними фильм Таге Баста, Лотта объявила, что пора приступать к третьей пьесе Брехта. «Драматург написал ее в США, когда период его изгнания близился к концу», – добавила она. Далее она быстро обрисовала сюжет: бунт ковровщиков, суматоха, Груше с младенцем. Затем Лотта рассказала о втором главном герое – деревенском писаре Аздаке, пьянице, зато честном. Он случайно помогает переодетому нищим князю, который пытается спастись от бунтовщиков. Поняв, что помог проклятому душегубу, Аздак отправляется искать судью, потому что считает, что совершил преступление и должен понести наказание. Без излишнего пафоса Лотта повторила слова Аздака: «Наступило новое время… Полицейских уничтожат начисто. Все преступления расследуют и вскроют. Где судья? Меня нужно осудить!»

Латники указывают на повешенного: вот тебе судья.

Прежнего судью повесили, народу нужен новый, и спустя некоторое время новым судьей становится Аздак. Его облачают в судейскую мантию, снятую с повешенного. И как же будет судить человек порядочный?

Этот вопрос, похоже, студентов не волновал, но Лотта предложила им для лучшего понимания разыграть несколько сцен, и они тут же очнулись. Лотта поделила присутствующих на две группы, дала каждой по сцене и, разрешив самим выбрать роли, сказала, что у них есть полчаса. Студенты разошлись по аудиториям. Таге Баст остался стоять, направив объектив камеры на Лотту. Она посоветовала ему снять студентов за работой, однако он с улыбкой возразил: студенты, без сомнения, потратят основную часть времени на борьбу за роли, в которых больше всего реплик.

– Вы в них не верите, а зря, – упрекнула его Лотта, но сама почувствовала, что звучит это чересчур назидательно. – Как у вас дела? – спросила она, наверное, надеясь, что он отложит в сторону камеру.

Впрочем, она сразу же поняла, что ему ничто не мешает откровенничать о своем отчаянии на камеру – он же может просто взять и вырезать все те эпизоды, которые считает неприятными или невыгодными для него самого. Она опять удивилась его поразительной власти и пожалела, да, вновь, что согласилась участвовать в его глупом проекте, но нет, она не станет переоценивать – ни сам проект, ни свою роль в нем. Ко всему прочему, Лотта же договорилась сама с собой, что если благодаря ему она хоть немного больше поймет о своем предназначении преподавателя, то ее усилия того стоили. Она же именно этого и добивается – понимания!

Таге Баст что-то ответил, но она отвлеклась и не расслышала, досыта нахлебавшись собственных мыслей. Можно, конечно, попросить его повторить, но тогда выдашь себя, хотя Лотта тут же вспомнила о своем намерении быть таким же честным, как Аздак, и сказала:

– Простите, я задумалась, вы не могли бы повторить?

– Я так и понял, – ответил он и сказал, что говорил о съемках. Снимать – это просто, сложнее всего редактировать массу уже отснятого материала.

Она сказала, что понимает его и еще что снова видела того зайца. И лапа у него подживает.

– А откуда вы знаете, что это тот же самый заяц?

– Это же видно.

– И вы уверены, что он не притворяется?

– Зачем ему?

– Все притворяются, – сказал он.

– Но не заяц же, – возразила Лотта, – не станет же он притворяться, будто у него лапа болит. И это приятно.

– Почему вы так уверены?

Хоть Лотта уверенной быть не могла, она это чувствовала. К тому же мысль о том, что все вокруг притворяются, была невыносимой.

– То есть по-вашему, деревья тоже притворяются? – спросила она.

– Я бы не удивился, – ответил он.

– И камни?

– Почему бы и нет?

«Потому что, – подумала она, но ничего не сказала, – язык и молчание связаны».

Когда студенты вернулись, оказалось, что Таге Баст был прав – основная часть времени ушла на распределение ролей. Поэтому – объяснили обе группы – они успели прочесть сцены лишь по одному разу. Лотта решила проявить снисхождение и сказала, что кастинг – дело важное. Те двое, кому досталась роль Аздака, а значит, больше всего реплик, бойко закивали.

Первая группа разыгрывала сцену, действие которой происходит на улице, потому что «юстиции полезен свежий воздух. Ветер задирает ей юбки, и сразу видно, что под ними». Хозяин постоялого двора утверждает, будто батрак изнасиловал его невестку, воспользовавшись отъездом ее мужа, и требует, чтобы злодея осудили. Однако Аздак быстро понимает, что охочая до любовных утех невестка сама была не прочь поразвлечься, и разрешает конфликт с деревенской рассудительностью. Особенно актеры постарались с эпизодами, предшествующими сцене суда. Невестка резвилась на импровизированном сеновале в компании статного батрака, которого играл накачанный любимец всех студенток. Ради такого случая он даже снял футболку и оголился до пояса, к радости однокурсников. Получилось неплохо.

Действие следующей сцены разворачивается в харчевне, куда Аздак время от времени заглядывает промочить горло. Как думала Лотта, целью автора было показать, что Аздак судит справедливо, потому что знаком с жизнью простого люда и ничто человеческое ему не чуждо. Подумав так, Лотта отругала сама себя за эту банальность. Тем не менее студенты истолковали сцену иначе: во время судебного процесса их Аздак то и дело прикладывался к бутылке, пьянел и нес околесицу. Студенты выставили Аздака на посмешище, а с задумкой автора, насколько видела Лотта, это не совпадало. Впрочем, в стельку пьяный Аздак получился у студентов отлично.

Когда студенты отыграли сцены и наградили друг друга щедрыми аплодисментами, Лотта сказала, что теперь они наверняка поняли: пьесы Брехта можно ставить и как комедии. Впрочем, подчеркнула она, судья Аздак пользуется любовью и уважением простого народа, потому что свои решения он обосновывает и потому что с богачей он требует щедрой оплаты, а с бедняков берет сущую безделицу или вообще ничего.

– Но вы этого не знаете, – примирительно проговорила Лотта, – потому что полностью текста вы не читали. А что же происходит дальше? Спустя пару лет обстановка меняется, губернаторша с князем возвращаются в город. Губернаторша требует вернуть ей ребенка и нанимает нескольких ловких адвокатов с хорошо подвешенным языком. У бедной же Груше помощников нет, и сама она говорит, как простушка. Как по-вашему, что с ней будет? – спросила Лотта, но никто не сделал даже попытки ответить.

Студенты понимали, что это не вопрос, а своеобразный педагогический прием. Она приглашала студентов к беседе, вот только те молчали, и Лотта заметила, что порядком устала.

– Итак, губернаторша требует вернуть ей ребенка, – смело продолжала Лотта, – но Груше не желает отдавать мальчика. Аздак по-прежнему занимает должность судьи. Он выслушивает обе стороны. – Теперь Лотта задала вопрос, на который действительно хотела получить ответ: – Как по-вашему, кому Аздак отдаст ребенка? – Но и на него никто не удосужился ответить. – Как считаете, кого выберет близкий к народу Аздак? – настаивала она. – Подумайте! – не отставала Лотта, хотя сама боялась, что в голосе у нее зазвучит раздражение. Мать-одиночка нехотя пробормотала, что, как бы там ни решил Брехт, лично она считает, что ребенка надо оставить у служанки.