что он хочет построить гигантскую статую, которая смотрела бы на деревню с высоты. Как покровитель.

Она достала из кармана юбки красную пачку «Мальборо», что ли, и коробок. Спичка вспыхнула, Радхика затянулась и выпустила дым в сторону, скосив рот.

— Надеюсь только, эти люди не чересчур благочестивы и поставят Кришну с флейтой. Немножко музыки не помешает. Господи, как мне не хватает нормальной музыки!

— Он заставляет их работать всю ночь, — сказал я. — Отсюда видно. Иногда даже слышно.

— На таком расстоянии?

— Ну, не знаю. Мне кажется, слышно. Когда я ложусь, то слышу вокруг себя голоса, как будто люди работают и переговариваются.

— Да, тяжело. Но работа есть работа. Утешение. Так вы по-прежнему не спите.

Я почувствовал себя под прицелом, тем более мы стояли на крыше. Она уставилась на меня с иронической полуулыбкой, но поспешно затушила сигарету, услышав, что по грунтовке дребезжит еще один велосипед. Это был внук Лакшмана Принц. Обычно он приезжал до рассвета, и мы обменивались парой фраз, пока он выгружал еду и забирал посуду. Живой и веселый парень, у которого едва пробились усы, как пятнышко под носом. Обычно я бывал рад его приезду, но в ее присутствии неожиданно смутился: теперь она узнает, что мне привозят поесть прямо на дом, как будто я королевских кровей.

Принц только подлил масла в огонь:

— Еда нашему особому гостю!

Мы с Радхикой спустились во двор. Принц объяснил, что привез и завтрашнюю трапезу, потому что поедет в Дели подавать на визу в Дубай.

— О, неужели и ты, Принц, — сказала Радхика. — Ты в курсе, что там нет алкоголя?

— Мадам, да я ни в жизни!

— Привези мне каких-нибудь духов.

— Если будете молиться, чтобы мне дали визу.

— Денно и нощно.

Пока я мыл у колонки посуду, Принц все-таки слез с велосипеда.

— А вот сюда не заходите, Мадам! — позвал он, сдерживая смех.

Радхика, которая заглядывала через железные прутья внутрь моей комнаты, обернулась.

— Пуркуа?

— Это фарфоровая комната, — подмигнул Принц. — Для женщин.

— А я кто?

— Шучу, док! Заходите куда хотите. Просто дед рассказывал мне, как тут заперли одну женщину за… — он многозначительно прищелкнул языком, — с мужчиной, который не был ее мужем.

Он поймал мой взгляд, и его смех улетучился, как дым под вытяжкой. Видимо, сообразил, что если это правда, та женщина может иметь ко мне отношение. Вскоре он отбыл с нашими пожеланиями получить визу, а мне страшно захотелось объяснить Радхике, что я не считаю себя — хотя, возможно, являюсь — избалованным родственничком из Британии, которому прислуживают.

— Чай я делаю сам, — сказал я, указывая кивком головы на глинобитную печь во дворе и недогоревший хворост.

— Это вы о чем?

— О том, что мне еду приносят, — я приподнял посудину. — Как королю.

— Или заключенному. Это первое, что пришло мне в голову.

До тех пор я не задумывался о том, что дядя мог сознательно держать меня подальше от базара, чтобы меня больше не нужно было прятать, как нечто постыдное. Может быть, пока я жил у Джая, к нему в банк приходили люди и расспрашивали обо мне, почему я так плохо выгляжу? Или почему от меня так разит перегаром? Может, я был не избалованный британский родственник, а оторви и выбрось?

Радхика посмотрела вверх, на крышу, и процедила:

— Черт, сигарету зря истратила, а их поди достань.

Она выкатила велосипед из ворот, развернула к грунтовке и села в седло, оправляя юбку.

— Сунра в другую сторону, — сказал я, и она вдруг посмотрела на меня обезоруживающе простодушно. Она была очень красива и привлекательна, как привлекательны люди, которые держатся естественно, не стесняясь себя.

— Ты говорила, ездишь по этой дороге только на врачебный прием.

Ее лицо расплылось в широкой улыбке. Она вынула из проволочной корзины широкополую шляпу абрикосового цвета, которую я как-то ухитрился не заметить, надела поплотнее и покатила прочь, а уже выровняв велосипед, помахала рукой.

Я стоял, пока она не скрылась из виду и пока в голове не прояснилось, а потом вытащил бумажку с результатами экзаменов и прочел внимательнее. Провал, как я и думал. На два экзамена я вообще не явился, будучи не в состоянии осознать, что должен сидеть не в парке, потеть с закатанным рукавом, а за партой в километре оттуда, над листком бумаги. Поэтому нет, оценки меня не удивили, только грустно было за папу, который наверняка сильно расстроился, получив мои результаты.

Как мне повезло, что я все-таки попал в университет, думал я, особенно если учесть, что перед собеседованием я успел ширнуться в туалете автовокзала в Лутоне по дороге на автовокзал Виктория, тщетно надеясь, что это поможет мне дожить до конца дня. Это был мой первый визит в самую гущу столицы, и все вокруг казалось демонстративно нереальным: классические знаки метро, которое, как я потом с удивлением узнал, действительно существует; название «Южный Кенсингтон» — так и видишь, как его обливают королевской глазурью; свет на желтоватых кирпичах Музея естествознания. После речи декана, экскурсии по факультету математики и обеда в столовой, где я сожрал больше, чем кто-либо еще, нас усадили на оранжевые пластмассовые стулья ждать своей очереди. Я говорил немного, меньше, чем хотел. Сначала зачесались ступни, потом заболели голени, и я понял, что скоро все мое тело начнет бить дрожь. Я прижал колени к груди, но почувствовал на себе странные взгляды других студентов и спустил ноги на пол. Пошел в туалет. У меня еще оставалось полпакетика, завернутые в фольгу, но шприц я выбросил в Лутоне. Тогда я взял зажигалку и скурил остаток, сидя на опущенной крышке унитаза в кабинке, то и дело озаряемой вспышками.

К тому времени, когда меня пригласили в кабинет профессора Нолана, я был в состоянии бодрствующего отсутствия: мои ощущения не пошли ко дну, но были убаюканы на волнах моего сознания.

— Сожалею, что вам пришлось ждать. Еще одну секунду.

Профессор Нолан отыскал у себя на столе мои документы, а я сидел и пялился на его широкие плечи и комично розовое лицо, все в лопнувших капиллярах. Его седые волосы были зачесаны назад, так что посередине лба вырисовался треугольник.

— А вот они.

Высоким голосом с ирландским акцентом профессор неточно произнес мое имя, после чего буквально проглотил мое личное заявление.

— Вижу, ваши наставники ждут от вас больших успехов.

В школе мы называли их учителями, но я был неспособен возражать.

— Хорошо, расскажите немного о себе. Что вам нравится в математике?

— Приятно знать ответ, — сказал я после паузы длиной так в час.

— Да. Да, согласен. Жизнь бывает такой