За прошедших два месяца сержанту Филипенко пришлось охранять склады, дежурить у штабов, патрулировать на вокзалах, стоять в карауле на стратегически важных объектах: мостах, железнодорожных узлах, но на третий месяц он получил направление в госпиталь. Предстоящее дежурство воспринималось как награда за те бессонные ночи, что он провел в прошлые месяцы. А главное, в госпитале работают прехорошенькие медсестры; не опасаясь свернуть себе шею, можно будет любоваться красивыми женскими ножками, чего он напрочь был лишен в предыдущие месяцы службы. А если уж очень повезет, так можно будет завести какой-нибудь необременительный роман. От приятных надежд в груди сделалось тепло и сладенько. А почему бы и нет? Даже на войне мужчина нуждается в теплой женской ласке.

Прибыв в чистый и уютный госпиталь, Филипенко тотчас был направлен охранять раненого диверсанта, лежавшего в отдельной палате, в самом углу здания с отдельным входом. Будучи раненым, с постели тот не поднимался. А потому, слегка нарушая инструкции, можно было пройтись немного по коридору, поглазеть из окон во двор, где также суетились сестрички, вывешивая простиранное белье. В самой палате находился второй охраняющий, а потому у диверсанта не было ни единственного шанса осуществить побег.

Правда, начальство предупреждало о том, что парашютиста могут отбить немцы или как-то его нейтрализовать, но такое предположение звучало нереально. Это каким бесшабашным нужно быть, чтобы преодолеть двадцатикилометровую зону сплошного тыла и попытаться освободить диверсанта.

В эту часть госпиталя заходили крайне редко, разве что в силу служебного долга: дважды агента допрашивал старший лейтенант из СМЕРШа, затем приезжали какие-то высокие чины и проводили дознание; по соседству располагалась прачечная, и поэтому иногда заходили сестры за халатами.

Так что Филипенко откровенно скучал и желал хотя бы какого-то разнообразия. Неожиданно дверь распахнулась и в коридор вошел сурово вида майор с широкими пшеничными усами, в петличках – эмблема артиллериста.

– Где тут у вас лежит раненый диверсант? – строго спросил майор, посмотрев на Филипенко, шагнувшего навстречу.

Голос, горделивая осанка, представительная фактура выдавали в нем человека, привыкшего к власти и получавшего от этого немалое удовольствие. В какой-то момент Филипенко сжался под его строгим взглядом, превратившись в малюсенькую блоху, которую без малейшего сожаления можно раздавать каблуком. Да и сам он не испытывал к себе особой жалости, осознавал, что перед величием вошедшего он всего лишь насекомое – раздавит и даже не заметит случившегося.

Сглотнув подступивший к горлу комок, Филипенко несмело отозвался:

– А у вас есть разрешение, товарищ майор? Велено пускать только по предписанию.

– Все так, сержант. А ты молодец, – хмыкнул в ответ майор.

Офицер-артиллерист извлек из наружного кармана гимнастерки удостоверение и показал его Филипенко. На синей обложке удостоверения крупными тиснеными буквами было написано: «НКВД СССР». Такие удостоверения ему приходилось видеть, их получали сотрудники Управления особогох отдела, иначе – «особисты». Для пущей убедительности Филипенко открыл удостоверение, где на правой стороне была фотография майора. Выглядел он на ней чуток помоложе и построже. Из угла в угол проставлена маркировка светло-голубой полоской, а на белой узорчатой бумаге было написано: «Николаев Артемий Афанасьевич, состоит в должности старшего оперуполномоченного Особого отдела НКВД 2436 артиллерийского полка».

– Тебе этого достаточно? Или мне привлечь тебя к военному трибуналу за противодействие следствию?

– Конечно, товарищ майор, – с готовностью отвечал сержант Филипенко. – Только ведь его уже допрашивали из СМЕРШа.

– Все так, – легко согласился Николаев. – Но они ведут следствие по линии контрразведки, а у нас идет по линии внутренних дел. Как твоя фамилия, младший сержант?

– Филипенко.

– С какой роты?

– С роты охранения.

– Ага… За какой дверью раненый диверсант?

– За второй, – показал Филипенко на соседнюю дверь. – В палате находится еще один дежурный, я его сейчас предупрежу, товарищ майор.

– Следуйте уставу, боец, – строго напомнил майор. – Ваша зона ответственности: это коридор, окна и входная дверь. А уж я как-нибудь сам разберусь.

Майор уверенно вошел в палату, плотно закрыв за собой дверь.

Пробыл он там недолго, каких-то несколько минут. За это время Филипенко успел перемолвиться несколькими фразами с Варечкой, заглянувшей на минуту; поглазеть на сестричек, развешивающих во дворе госпиталя белье. Дверь палаты нешироко приоткрылась, и майор скорым шагом направился по коридору к выходу. Приостановившись рядом с Филипенко, распорядился:

– В палату не заходить. Диверсант должен написать подробнейший отчет о своих действиях, а это не для посторонних глаз. Отчет через пару часов я заберу лично! Вам все понятно, боец? – строго посмотрел особист на вытянувшегося дежурного.

– Так точно, товарищ майор!

– Вот и ладушки, – с заметным облегчением произнес майор Николаев и вышел за дверь.

Прошло уже более получаса, второй охраняющий не появился. Терзаемый смутными подозрениями, Филипенко подошел к двери и, слегка приоткрыв ее, невольно выдохнул:

– Мать честная!

Его напарник рядовой Кирилл Алтынбаш неподвижно сидел на стуле и голубыми глазами смотрел прямо перед собой. Рот слегка приоткрыт, как если бы он хотел чего-то произнести, вот только выговориться ему мешала кровоточащая рана. Кровь обильно залила гимнастерку, а на дощатом потемневшем полу образовалась лужица, уже подсыхавшая по самым краям.

На кровати со сбившимся в ногах одеялом лежал диверсант. Глаза его были закрыты, на лице застыла не то боль, не то скорбь. Из левой стороны груди торчал нож, невольно приковывая к себе внимание.

Некоторое время Филипенко смотрел на погибшего Алтынбаша, не в силах пошевелиться, ноги как будто вросли в пол. Какой-то час назад они раскуривали «козью ножку» на двоих, и тут такое… Кто бы мог подумать, что погибнуть можно за двадцать километров от линии фронта. И не где-нибудь на неразминированном поле, а в госпитале! Там, где, кроме раненых и сердобольных сестричек, никого более не встретишь. Самое обидное, что Кирюха прошел Сталинград, где не был даже ранен, а тут погиб от руки диверсанта.

Вот что значит судьба…

Выскочив за дверь, Филипенко побежал в кабинет главврача, где находился телефон, чтобы сообщить о произошедшем.

* * *

Еще через двадцать минут к месту двойного убийства прибыла оперативно-следственная группа военной контрразведки в количестве четырех человек. Старший лейтенант Романцев, начальник группы; два лейтенанта и старшина Захарчук. Один лейтенант – невысокий и плотный – фотографировал помещение, трупы, разбросанные на полу предметы, в надежде на то, что каждый из них может пригодиться во время следствия. Немного порыскав, остановился перед трофейной зажигалкой и сделал несколько снимков крупным планом. Другой лейтенант, с рябоватым лицом, хмурый и немногословный, рассматривал кинжал, торчавший из груди диверсанта, потом подошел к убитому бойцу и также внимательно принялся изучать характер раны. Уяснив, отошел в сторонку и принялся что-то быстро записывать.