Он взял свечу и медленно двинулся вниз, в усыпальницу, в совершенно иной, нежели наверху, запах. В склепе пахло не сладостью, не гниющей плотью, а пылью – трупы здесь лежали давным-давно, гробы успели развалиться, в сумраке белели кости. Были среди мертвецов и сравнительно целые, под ними на камне темнели мокрые пятна, но Шарп не смотрел на них. Он водил перед собой убогим огарком, освещая тесное подземелье, и наконец среди мрачных останков блеснул металл. Не золото. Всего-навсего медный уголок, некогда скреплявший доски гроба.

Шарп повернулся к Керси.

– Тут нет золота.

– Нет. – Майор огляделся, как будто выискивал на голом полу шестнадцать тысяч золотых монет. – Вынесли.

– Где оно лежало? – спросил Шарп без всякой надежды. Просто не желая сдаваться.

– Здесь. Где вы стоите.

– Так куда его перенесли, сэр?

Керси фыркнул, выпрямился во весь рост.

– Откуда мне знать, Шарп? Я одно могу сказать: тут его нет. – Он говорил агрессивно, будто чувствовал за собой вину.

– А где капитан Харди? – Шарпа разбирала злость. Такой путь, такая драка – и все впустую.

– Не знаю.

Шарп изо всех сил двинул ногой по стене склепа и выругался. Золото исчезло, Харди сгинул, Келли помер, Рорден отходит!..

Капитан поставил свечу на край ниши, нагнулся, стал разглядывать пол. В пыли – длинные следы, здесь ходили, едва переставляя ноги, и Шарп ехидно поздравил себя с догадкой: на гробы помочились, когда вынесли золото. Что толку от такого открытия? Золото пропало.

Он выпрямился.

– А Эль Католико не мог его забрать?

– Нет, не мог.

Ответ пришел с верхних ступенек. Он был произнесен густым голосом – погуще, чем у Керси, и гораздо моложе. Голос принадлежал человеку в серых сапогах и длинном сером плаще; из-под полы выглядывали тонкие серебряные ножны.

Незнакомец спустился в сумрак склепа и оказался высоким и поджарым красавцем года на три старше Шарпа.

– Майор! Весьма отрадно видеть, что вы вернулись.

Керси приосанился, дернул ус и показал на Шарпа:

– Полковник Жовелланос, это капитан Шарп. Капитан Шарп, это…

– Эль Католико, – равнодушно произнес Шарп. Он нисколько не обрадовался встрече.

Мужчина улыбнулся.

– Да, я Иоахим Жовелланос, в прошлом – полковник испанской армии, ныне известный как Эль Католико. – Испанец отвесил легкий поклон; Шарпу показалось, что он потешается. – Моим именем пугают французов, но вы же видите, я совершенно безобиден.

Шарп вспомнил, как лихо он орудовал рапирой, как смело дрался в одиночку с французами. Нет, этот парень вовсе не безобиден. Шарп обратил внимание на руки с длинными ногтями – они жестикулировали с грацией опытного священнослужителя. Одну из них Эль Католико протягивал Шарпу:

– Я слышал, вы спасли мою Терезу.

– Да. – Шарп, не уступавший ростом Эль Католико, казался деревенским увальнем рядом с аристократически изящным испанцем.

Из-под плаща вынырнула вторая рука, на миг прикоснулась к плечу Шарпа.

– Коли так, я ваш должник. – Благожелательность в голосе не вязалась с настороженностью в глазах. Эль Католико отступил назад и виновато улыбнулся, словно признавал, что испанские манерны излишне цветисты. Красивая рука обвела усыпальницу. – Пусто.

– Похоже на то. Стало быть, плакали денежки. И какие денежки!

– Теперь, увы, не в ваших силах доставить их испанскому правительству. – Голос стелился, как темный бархат. – В Кадис?

Взгляд Эль Католико не отпускал Шарпа ни на миг. Испанец улыбнулся и снова повел рукой кругом.

– К сожалению, теперь это невозможно. Золота здесь нет.

– А где есть? Знаете? – Шарп сам себе казался неотесанным дворником перед утонченным аристократом.

На смуглом лице приподнялись тонкие брови.

– Знаю, капитан. Знаю.

Шарп понимал, что его дразнят ложными надеждами. Понимал, но упрямо допытывался:

– Где?

– Неужели вас это интересует?

Шарп не ответил, и Эль Католико вновь улыбнулся.

– Это наше золото, капитан. Испанское.

– Я любопытен.

– Ах, вот оно что?! Ну, коли так, я утолю ваше любопытство. Золото у французов. Захватили его два дня назад вместе с вашим галантным капитаном Харди. Мы поймали отставшего мародера, он все рассказал.

Керси кашлянул, взглянул на Эль Католико, словно испрашивал разрешения говорить. Тот кивнул, и майор угрюмо произнес:

– Вот так-то, Шарп. Кончена охота. Возвращаемся в Португалию.

Шарп его не слушал, он смотрел в настороженные глаза испанца.

– Вы уверены?

Эль Католико улыбнулся, насмешливо поднял брови и развел руками.

– Разве что француз солгал. В чем я весьма сомневаюсь.

– Вы ему прочли отходную?

– Разумеется, капитан. Улетая на небо, душа получила отпущение грехов. Но перед тем мы вынули из тела все ребрышки. Одно за другим. – Эль Католико рассмеялся.

Пришел черед улыбнуться Шарпу.

– У нас тоже есть пленный. И он наверняка сможет подтвердить или опровергнуть рассказ вашего.

Эль Католико показал пальцем вверх.

– Польский сержант? Это он – ваш пленный?

Шарп кивнул. Скоро он выведет этого испанского хлыща на чистую воду.

– Именно.

– Какая досада! – Эль Католико сложил ладони, точно скорбящий богомолец. – Приехав сюда, я сразу перерезал ему глотку. Поддался гневу.

Его глаза, в отличие от губ, не улыбались, и Шарп понимал, что сейчас не время для обмена светскими колкостями. Нельзя даже виду подавать, что ты уязвлен.

Капитан пожал плечами, как будто смерть сержанта для него сущий пустяк, и вслед за высоким испанцем поднялся в обитель, где шумели вновь прибывшие; впрочем, они притихли, как только появился их командир.

Шарп остановился, на него вновь нахлынул приторный смрад. Человек в сером спокойно расхаживал среди партизан, весь его облик сулил покровительство, награду и утешение.

О воине, думал Шарп, судят не только по его действиям, но и по числу уничтоженных врагов. Пальцы стрелка сами потянулись к рукояти большого палаша. Ничто не признано. Ничего не сказано напрямик. Но во мраке склепа, на обломках британских надежд Шарп нашел врага, и теперь, среди запаха смерти, он искал путь к победе в этой нежданной, нежеланной и очень личной малой войне.

Рапира двигалась невидимо. Сначала метнулась левее Шарпа, в следующий миг, будто по волшебству, миновала защиту. Сталь задрожала, упираясь в грудь. Она давила достаточно сильно, чтобы Шарп чувствовал острие клинка и кровь, тонкой струйкой сочащуюся под мундиром.