– Что случилось? – без приветствия быстро бросил в трубку Мамаев.

– Здрасти! – Женский голос, судя по всему, обиделся. – Так сами же сказали – тут же звонить, если что…

– Что-то с Ладой? Что с ней?

– Все отлично! – Короткий смешок заставил его напрячься. – У Лады Сергеевны и Разумовского все отлично. Вот только они мне не платят.

– Что? Что вы имеете в виду?

– Они целовались сегодня днем, на веранде.

Андрея прошиб холодный пот. А собеседница продолжала:

– Она ждала, когда он взбежит по лестнице, а он как стал ее целовать… А она не сопротивлялась…

– Дальше что было? – глухо спросил Мамаев. – Что дальше?

– Да вроде ничего, – растерялась собеседница. – Потом в дом заехали, ну и я больше не видела ничего такого.

Ничего такого! Как будто этого мало! Его невеста, которая всего через три месяца уже должна стать женой, целуется со своим бывшим.

От Разумовского он подобного и ждал. Да Андрияш и не скрывал особо, что хочет все вернуть назад. Но Лада!

Мамаев предпочитал не рубить сплеча – ни в бизнесе, ни в личной жизни, поэтому, еще раз расспросив своего «засланного казачка», он велел продолжать наблюдать и тут же звонить ему. Да, ее гонорар в этом месяце будет выше.

Идея держать в доме Бессмертного вместе с Ладой своего человека пришла Андрею сразу, он даже планировал поставить там скрытые камеры, но побоялся. Все-таки это дом Кощея, который был бы не в восторге обнаружить у себя подобную аппаратуру. Пришлось бы отвечать. Ладе бы тоже это не понравилось.

Но сейчас этих камер очень не хватало. Андрей не понимал, что делать дальше. Пока устранение Разумовского не давало плодов, а значит, нужны более действенные меры. Ладу он ему не отдаст.

– Хорошее предложение?

– Неплохое.

– Так, может, пора его принять, Андрияш?

– Принять?! – Разумовский криво усмехнулся и зло посмотрел на девушку. – Хочешь от меня избавиться? Я тебе снова надоел?

Лада дернулась, словно ей влепили пощечину, в глазах на мгновение отразилась боль, однако уже через несколько секунд на ее лице застыла вежливая улыбка.

– Ты в первую очередь ученый, а потом уже преподаватель. А здесь нет никаких исследований, нет той академической среды, к которой ты привык. – Она пожала плечами. Потом глянула на него и добавила чуть тише: – Я не хочу снова слышать упреки в том, что из-за меня ты хоронишь свою карьеру в какой-то «дыре».

– Все еще злишься на моих родителей? Так они давно уже не играют… Я бросил кафедру отца, чтобы к тебе приехать.

– А я слышала, что в Кракове был какой-то конфуз с чьей-то женой, – мягко и очень зло сказала Лада. – Или со студенткой. Или с обеими.

Разумовский удивленно посмотрел на девушку. Таких выпадов она прежде себе никогда не позволяла.

– Да ты ревнуешь! – радостно воскликнул Андрияш, но, встретив ее ледяной взгляд, тут же покаянно развел руками. – Сейчас у меня никого нет. И не будет, если ты захочешь. Возвращайся ко мне.

– Я никогда к тебе не вернусь, – глубоко выдохнула Лада. – Все давно закончилось. У меня другая жизнь, я выхожу замуж.

– Да что ты все заладила: не вернусь! – не сдержавшись, заорал Разумовский. – Замуж за этого дегенерата? Да у него одни бабки на уме!

– А у тебя – бабы! – выплюнула Лада и резко развернула кресло, желая отъехать подальше от Андрияша.

Но он не позволил ей это сделать, быстро обошел кресло и встал рядом.

– Бабы?

– Прости. – Она примиряюще улыбнулась. – Мне не следовало так говорить. Я тебе очень благодарна, Андрияш. Честно… Я научилась жонглировать. Показать?

Глядя в ее красивые и такие умные глаза, Разумовский сжал губы, чтобы не выругаться. Конечно, он не мог ей сказать «нет». Выздоровление Лады, ее возвращение к обычной жизни важнее всего остального, важнее их перебранок, даже важнее того, будут ли они снова вместе. На мгновение ему пришла в голову совершенно безумная мысль отпустить ее, уехать из города, как она просит, и позволить жить так, как она хочет.

Мысль эту Разумовский тут же отогнал, подивившись тому, как она вообще появилась. Согласно кивнул Ладе и пошел к серебристому комоду, стоящему у окна. Именно там и лежали подаренные им мячи для жонглирования.

– Держи. – Он протянул ей коробку. – Выбирай свои любимые. Знаешь, я думаю, дело не в бабах, как ты их называешь. С ними у нас и раньше не было проблем. Просто так удобнее, верно, Лада? От него ты точно зависеть не будешь, и гордость твоя не пострадает. А признаться, что я тебе нужен, ты никогда не умела. Может, пора уже научиться?!

На провокацию Лада не поддалась. Лишь улыбнулась Разумовскому своей особенной, настоящей улыбкой, от которого у прожженного бабника в груди дрогнуло. Андрияш покачал головой – как многое он, оказывается, до сих пор ей не высказал.

День после этой стычки пошел кувырком: нет, они больше не ругались, про приятный, но досадный для чужой невесты поцелуй больше не вспоминали. Разумовский был издевательски учтив, чем приводил Ладу в бешенство, но она, конечно, не хотела в этом признаваться даже себе.

Напряжение между ними никуда не исчезало, более того, оно нарастало, но искусно пряталось в вежливые реплики и такие же ненастоящие жесты.

Разумовский был готов взорваться и, чтобы этого не случилось, уехал сегодня от Лады немного раньше обычного. Она его не сдерживала, кажется, даже была рада этому.

По какому-то странному совпадению обратно в город Андрияш ехал в том же такси, которое везло его несколько часов назад к Ладе. Перекинувшись с водителем парой дежурных фраз, Разумовский погрузился в воспоминания, которые разбудила сегодняшняя перепалка с Ладой.

– Это всего на три дня. – Андрияшу уже надоело уговаривать свою строптивую подругу. Хотя чего уж – не подругу, а почти жену.

– Я к ним не поеду, – отрезала Лада. – Не убеждай меня.

– Они – мои родители. – Разумовский устал повторять ей, что ни мать, ни отец не будут против видеть ее у себя. – Когда мы поженимся, они станут твоими родственниками. Мы часто будем к ним приезжать.

– Ты уже все распланировал?! – зло поинтересовалась Лада. – А меня забыл спросить?

– Если ты не ладишь со своими, то не понимаю, почему я не должен общаться со своими. Для меня семья – это не пустой звук.

– Ну и катись к своей семье! – Лада скрылась в ванной. У нее снова был токсикоз. Врачи говорили, что в первом триместре это нормально. Но, если что, они положат ее на сохранение.

– Тебе не кажется, что это уже перебор? – Разумовский стоял у двери. – Ты их так люто ненавидишь, а они тебе ничего плохого не сделали.