«Сыщик Гордиан» — так, кажется, вы себя называете», — с раздражением вспомнил я ее фразу. Благодарю богов за то, что здесь не было никого, кто мог бы надо мной посмеяться. Я дошел до северного конца дома, свернув в диаметрально противоположном направлении, поднявшись по лестнице из атриума. И уже был готов повернуть обратно, когда решил выйти на террасу чтобы освежить голову. Под восковой луной залив выглядел обширным серебряным пространством, окаймленным небольшими черными волнами и окруженным черными же горами, на фоне которых здесь и там мерцали желтые огоньки ламп, горевших в далеких домах. Завороженный этим зрелищем, я едва не проглядел слабый проблеск фонаря на расстилавшемся внизу берегу.

Гелина упоминала о лодочном эллинге. Выступ скалы и кроны высоких деревьев скрывали его от моих глаз, но почти прямо подо мной я увидел часть крыши — причал, выдающийся в море, на расстоянии показавшийся мне весьма маленьким. Заметил я и пламя, вспыхивающее через небольшие интервалы. Я внимательно прислушался, и мне показалось, что каждая вспышка фонаря совпадает с мягким плеском, как если бы что-то тихо капало в воду.

К одному концу террасы, на которой я стоял, примыкает наклонный спуск, я осторожно двинулся вперед. Этот спуск начинался в виде мощеного пандуса, тут же поворачивавшегося на сто восемьдесят градусов и, сужаясь, подходившего к крутой лестнице, соединявшейся с другим лестничным пролетом, спускавшимся откуда-то на территорию виллы. Его ступеньки, сужаясь, переходили в мощенную булыжником тропу, зигзагами спускавшуюся по склону холма под прикрытием высоких кустов и деревьев. Оставшаяся наверху вилла скоро скрылась из глаз, как скрылся на какое-то время И стоявший внизу эллинг.

Наконец я обогнул какой-то угол и увидел внизу крышу, а за ней дальний конец выступавшего в море причала. На причале вспыхивал фонарь. Возникала вспышка, и фонарь тут же исчезал. В тот же момент я почувствовал, что поскользнулся. Из-под меня словно стали уходить ноги, и я заскользил вниз по тропе, увлекая за собой песок и камни, которые крупным градом застучали по крыше стоявшего внизу эллинга.

Я неподвижно сидел в воцарившейся тишине, сдерживая дыхание, вслушиваясь в темноту, и жалея о том, что не взял с собой кинжал. Вспышки света прекратились, но я внезапно услышал громкий всплеск, разорвавший тишину, а потом какой-то шум внизу, в подлеске, похожий на прыжки вырвавшегося на свободу оленя. Между подножием тропы и эллингом лежала площадка, погруженная в почти непроницаемую темноту под нависшими над ней деревьями и вьющимися по ним плетями виноградной лозы. Я медленно шагал вперед, прислушиваясь к неестественно громкому звуку собственных шагов по траве и к мягкому плеску воды, облизывающей опоры причала.

Причал выступал в воду, наверное, футов на пятьдесят. Перил на нем не было, но по обе его стороны торчали причальные столбы. У причала не было ни одной лодки, и сам он был пуст. Эллинг представлял собой простой квадратный сарай. Дверь его была открыта. Я шагнул на освещенное луной место, к открытой двери. Посмотрев внутрь, внимательно прислушался и ничего не услышал. Окно в стене пропускало достаточно света, чтобы можно было увидеть бухты канатов на полу, несколько весел, приставленных к стене у двери, и темные снасти, висевшие на противоположной стене. В углах помещения лежали глубокие тени. В этой мертвой тишине я слышал только свое дыхание, и ничего больше.

Я шел по причалу. На берегу были видны точки огней далеких вилл, а еще дальше, за огромным зеркалом воды, сверкали огни Путеол. Посмотрев за край причала на черную воду и ничего в ней не увидев, я повернулся и пошел обратно.

Удар последовал, казалось, ниоткуда, словно невидимый деревянный молоток возник из черной бездны. Боли я не почувствовал, только сильно закружилась голова. Из темноты возник таинственный молоток, и на этот раз я его увидел. Это было короткое, прочное весло. Я избежал второго удара, отчасти инстинктивно, отчасти сознательно — когда человека одолевает головокружение, четкой цели он поставить себе не может. Перед глазами у меня ходили цветные круги, но за веслом я уловил во мраке занесшую его фигуру с головой, скрытой капюшоном.

Потом я оказался в воде. Люди, нанимавшие меня, иногда спрашивали, умею ли я плавать. Обычно я отвечал утвердительно, хотя это было неправдой. Кое-как удерживаясь на плаву, барахтаясь и захлебываясь, я отчаянно рвался к причалу, несмотря на маячившую там фигуру в капюшоне. Чудом добрался я до причальных столбов, руки заскользили по мокрой земле, и тут весло, по всей видимости, должно было размозжить мне пальцы. Однако случилось так, что мне удалось ухватиться за него, и моя сила, многократно увеличенная желанием выжить, опрокинула зловещего преследователя в черную воду.

Оттолкнув меня, он пытался взгромоздиться на помост, я вцепился в его плащ, и мы опять отчаянно пытались утопить друг друга в кромешной мгле.

Я не смог различить ни лица, ни голоса, и, видимо, ужас от того, что это Зло не имело конкретных очертаний, довел меня до экстаза. Борьба захватила все мое существо. Зловещий незнакомец отступил, сохраняя силы. К тому же огромный плащ с капюшоном, намокнув, тянул его на дно. Вцепившись в столб и переводя дыхание, я наблюдал, как удаляется от меня смерть.

Кругом все снова стало тихо, тишину нарушали только мое дыхание и стук сердца. Ноги мои дрожали, но враг бежал, и возбуждение было так велико, что усталость не ощущалась.

Немного успокоившись, я понял, что не следовало выходить ночью одному. Нужно было взять с собой Экона и фонарь. Я выловил из воды весло, в качестве оружия для защиты, и поспешил назад. Крутой подъем был трудным, но мне он дался легко. Я шел, вглядываясь в каждое темное пятно и размахивая веслом перед возможно прятавшимся здесь невидимым убийцей. Тропа перешла в лестницу, лестница в пандус, а он вывел меня на террасу, где меня покинул страх смерти. Но навалилась безмерная усталость, если бы не холод и мокрая туника, сдвинуться с места было бы делом немыслимой трудности. По темным коридорам, дрожа и все еще не выпуская из рук весла, я оказался у себя в комнате.

Экон мирно похрапывал в своей постели. Я подошел к нему и, почувствовав внезапный прилив нежности, осторожно прикоснулся к упавшей на лоб пряди мягких волос. Стянув с себя промокшую до нитки тунику, я улегся на спину и тут же вскочил. Что-то твердое и острое вонзилось мне в спину. Видно, ночные сюрпризы не кончились. На подушке что-то темнело. Кое-как завернувшись, я выскочил из комнаты, чтобы взять в коридоре фонарь, и в его свете рассмотрел предмет, положенный кем-то в мою постель.

На меня злобно смотрели красные глаза химеры — мастерски вырезанного существа из черного пористого камня. Удивительно живые глазки красного стекла мерцали в свете фонаря. А вонзился в меня его острый, крючковатый нос.

— Было ли на свете что-либо более уродливое? — пробормотал я. В горле у Экона раздался какой-то слабый звук, и он перекатился к стене, не просыпаясь. Я поставил маленькое чудовище на подоконник, не в состоянии ни предпринять что-нибудь, ни задуматься о чем-либо. Упав на постель, я почти мгновенно заснул. Однако за миг до того, как Морфей раскрыл мне свои объятия, я с содроганием понял, зачем мне была подложена эта вещица. Дружественный или же нет, подарок, предупреждение или символ проклятия — это был колдовской акт. Мы приехали в тот район Залива, где земля дышит серой и паром, где у жителей процветает магия и куда греки занесли новых богов и оракулов.