Крит был захвачен немцами только 1 июня, после тяжелых и продолжительных боев, и потому Гитлер отверг все прочие попытки командного состава люфтваффе и военно-морского флота втянуть его в дальнейшие операции на Средиземноморье – и на Мальте, где это было, в общем, необходимо, и в Ираке, где просто подвернулась удачная возможность: в конце мая арабы взбунтовались против британцев. «Марита» и «Меркурий» уже вполне выполнили свою второстепенную функцию прикрытия концентрации войск к началу «Барбароссы». Все самолеты и семь танковых дивизий, которые использовались на Балканах, теперь были крайне необходимы в Восточной Европе. Иначе вторжение в Россию пришлось бы откладывать снова.

Случилось так, что две немецкие танковые дивизии, жизненно необходимые для быстрых и успешных операций на Украине, к 22 июня еще не вернулись из Греции. Более того, большая часть из пяти танковых дивизий, уже возвратившихся в Польшу и Румынию, нуждалась в отдыхе и ремонте до начала следующей операции. 4-й воздушный флот люфтваффе, составлявший примерно треть всех военно-воздушных сил, предназначенных для операции «Барбаросса», оказался чрезвычайно дорогостоящим, и его возвращение в Румынию сильно задержалось.

Таким образом, реальностью стала не только отсрочка «Барбароссы», но и некоторое ослабление южного крыла «Барбароссы», пусть и не очень серьезное из-за побочных последствий масштабных операций Гитлера на Балканах. Таким образом, и Гитлеру, и Уинстону Черчиллю представилась возможность, когда операция «Барбаросса» не достигла своих целей в конце 1941 года, утверждать, что ненужные военные кампании на Балканах спасли Москву. После всех событий, однако, Черчиллю потребуются некоторые объяснения ex post facto, чтобы отчитаться о своей катастрофической интервенции в Греции. А после того как операция «Барбаросса» пошла не так, как планировалось, Гитлер очень кстати обнаружил, что, если бы не «идиотская кампания» Муссолини в Греции, он бы непременно уничтожил Красную армию, пока это еще было возможно, коротким летом и осенью 1941 года.

Подобные объяснения, несомненно, утешают тех, кто их использует. Однако на профессиональных военных историков они производят слабое впечатление. Так, например, Гитлер потерял достаточно много более ценного времени в июле, августе и сентябре 1941 года в ходе своих бесконечных споров с армейским Генеральным штабом относительно направления главного удара. По существу, именно политические мотивы Гитлера и Черчилля, подтолкнувшие их к проведению «тангенциальных» операций на Балканах, ответственны за последующие военные трудности. Правда, так же бесполезно обычно бывает ожидать от государственных деятелей отказа от политики, как и полагать, что их военные критики примут, увы, крайне неудачные соображения престижа.

На последнем этапе перед началом операции «Барбаросса» немцы завершали подготовку. 20 апреля бывший прибалтийский немец и ярый сторонник программы немецких аннексий на востоке Альфред Розенберг получил сомнительное назначение руководителем оккупационных органов на востоке. В документе, составленном в эти счастливые весенние месяцы, Розенберг наметил программу жесткой германизации обещающих в расовом отношении районов Советского Союза и полуголодного существования остальных, предусматривая полный вывоз продовольственных излишков с Украины в рейх. Сам Гитлер давно понимал двойственное отношение Розенберга к России, и это была одна из причин, по которым он не воспринимал Розенберга всерьез. Так, например, перед войной он как-то заметил Герману Раушнингу, что Розенберг настроен против русских только потому, что они не позволили ему быть русским.

Очевидно, под давлением Риббентропа 28 апреля Гитлер наконец с большой неохотой согласился принять немецкого посла в России – потомственного аристократа графа фон Шуленбурга, чтобы обсудить переданный немецким посольством в Москве меморандум о силе Советского Союза. К изрядной досаде фюрера, посол объяснил, что Германия, скорее всего, была обязана, согласно условиям пакта 1939 года, провести консультации с Россией по поводу вторжения в Югославию, и потому каждая немецкая акция на Балканах была встречена контракцией русских. Что касается текущего момента, Шуленбург подчеркнул, что именно тревога русских относительно возможности нападения немцев подтолкнула их к сосредоточению войск в Прибалтике, но при этом Сталин согласен пойти на дополнительные экономические уступки рейху, чтобы избежать войны.

Согласно некоторым источникам, Шуленбург вернулся в Москву убежденный, что, несмотря на категорическое отрицание фюрером подобных намерений, Гитлер имел четкий план нападения на Советский Союз. Шуленбург рассказал своему коллеге, что с Гитлером бесполезно обсуждать мощь Советского Союза, поскольку у того сложилось собственное представление об СССР, которое он не имеет намерения менять.

В дополнение к усилиям, предпринимаемым во имя мира Шуленбургом, 28 апреля Вайцзеккер написал еще один меморандум, вероятно показавшийся Гитлеру не менее неприятным – в случае, если у Риббентропа хватило смелости его передать. В почти классическом предисловии к кампании «Барбаросса» Вайцзеккер написал: «Если бы каждый русский город, обращенный в руины, был для нас столь же ценным, как потопленный британский военный корабль, я бы стал горячим сторонником германо-русской войны этим летом. Но я верю, что мы победим русских только в военном смысле и, с другой стороны, проиграем в экономическом смысле».

Принимая на веру то, что германская армия будет победоносно наступать за Москву, Вайцзеккер тем не менее предупредил, что, если советский режим выстоит за Волгой, это втянет германскую армию в летнюю кампанию на востоке и в 1942 году. Таким образом, операция «Барбаросса» не только поднимет моральный дух британцев в ближайшем будущем, но и может значительно продлить войну для Германии, вместо того чтобы сократить ее. Какими бы ни были мотивы Риббентропа, подталкивающего своих подчиненных к таким пророческим профессиональным высказываниям, нельзя сказать, что они вызвали потерю интереса Гитлера к нападению на СССР.

Настоящий, а не общепризнанный ответ Гитлера своим дипломатам виден в формальном решении, принятом 30 апреля, начать операцию «Барбаросса» 22 июня. Принятие этого решения неминуемо приближалось после сербского офицерского переворота. Из трех немецких групп армий, предназначенных для действий на русском театре, решающий перевес в силах был отчетливо виден только в группе армий «Центр», нацеленной на Москву. В действительности благодаря Балканской кампании на Украине первоначально ожидался значительный численный перевес русских, а в Прибалтике предполагалось примерное равенство сил противоборствующих сторон. Фельдмаршал фон Браухич ожидал ожесточенных сражений на границе, которые, по его расчетам, могли продлиться до четырех недель, после чего, несмотря на храбрость русских, сопротивление должно было ослабеть. Из соображений секретности переговоры с Венгрией и Румынией о военном сотрудничестве были отложены до последнего момента.

Планы экономической эксплуатации Советского Союза, разработанные под кодовым названием «Ольденбург», были суммированы 2 мая в высшей степени проблематичном заявлении, что Германия сможет продолжать войну еще год, только если Россия будет кормить ее вооруженные силы. «Нет сомнений, – говорилось в весьма откровенном меморандуме, – что много миллионов людей умрет голодной смертью, если мы заберем у страны необходимые нам вещи». Поскольку Германия уже вполне адекватно снабжалась в основном русскими поставками, которые велись на протяжении всего действия русско-германского пакта, истинный мотив такого объяснения, вероятно, был подсказан непреходящим желанием нацистов максимально уменьшить население России в любом случае. Во время большой войны бесконечную череду ненужных жестокостей легко оправдать, что познали на себе многие народы, а не только много испытавшее население СССР.