Теперь я понимала, что это за надежда. Я выпила ту воду, проглотила ртуть и ждала первых симптомов. Может, все обойдется, говорила я себе. Может, ядро и не откажет. Может, продержится гораздо дольше, чем предсказал Док. Может, какие-нибудь беженцы принесут нужные детали, а им понадобится что-нибудь из моей здешней нычки.

Проклятое «может». Все это бред. Я умираю, в том числе и из-за надежды. Надежда – это болезнь, чума, ничем не лучше ртути. Это галлюцинация, холодный пот и безумие. Знать, что ты умираешь, и продолжать действовать – это одно, а верить и надеяться, что все получится – это самообман. Надежда рождает отчаяние, а отчаяние – плодородная почва для ошибок. А сейчас у меня нет времени на ошибки, нет времени на надежду. У меня осталось всего ничего, нельзя терять ни секунды в грезах о чудесном складе Помощников прямо за углом. Нужно вести себя четко и осторожно. Выследить самых вероятных кандидатов, у которых я могу выменять нужное ядро.

Я начала с Орвала.

– Все так плохо? – спросил он, неспешно собирая похожую на паука штуковину, состоящую из одних рук. Все руки отличались – от разных моделей, каждая своего цвета. Краска на них покоробилась и выцвела, на одной виднелись царапины, словно ее долго волокли по бетону. В центре сооружения высился фиолетовый торс дипломата-переводчика из углеволокна, а сверху приварена покрытая кожзамом голова с безжизненными голубыми глазами.

– Не особо, – соврала я. – Просто подумала, может, у тебя…

– Давай не будем торговаться, Милашка. Насколько все плохо?

– Ядро.

– Так я и думал. Судя по выстрелу. Печально это говорить, но у меня нет деталей Помощника, не считая сервоприводов для модификации садовников и пластин корпуса. Проблема в том, что все вы стервятники и каннибалы. Что бы я ни нашел, вы уже подобрали все ценное. Могу поспорить, в твоей норе есть тайник.

– Там нет того, что нужно, – ответила я.

– Да, но там есть глубокий тайник с вышедшими из обращения запчастями. Для сотен таких, как ты. Каково это – знать, что твоя жизнь зависит от чего-то, лежащего на холодном бетонном полу в чьей-то хибаре? Каково это – знать, что многие бедолаги умрут, в то время как ты приберегла на черный день запчасти, которые им так нужны? – Он покопался в груде хлама и выудил оттуда побитое ядро Переводчика – видимо, того самого, которого он приладил к своему пауку. – Когда-то у всех нас было предназначение. Каждый имел свои функции. Каждого создали таким, чтобы он мыслил в определенном направлении. Вот взять Реджинальда, – он махнул на корпус от ядра. – Отличный парень. Работал на одну большую шишку. Неплохая работенка в корпорации. Не особо сложная. Однажды он сказал мне, что труднее всего ему пришлось в тот день, когда он пытался найти хозяину женщину в Арабских Эмиратах. Ну и история, скажу я тебе.

– Ты его знал?

– А как же. Я не люблю иметь дело с ботами, которых не знаю.

– Ты собираешь все это из твоих знакомых?

– Только из мертвых.

– А тебе не кажется, что это отвратительно?

– Что, возвращать старых друзей к жизни? В этом нет ничего отвратительного. – Он махнул передо мной ядром. – Разве не приятно думать, что когда ты сойдешь с ума и будешь вырывать собственную начинку, ты закончишь свои дни здесь, будешь махать рукой старым друзьям и знакомым? Знать, что они тебя помнят и с удовольствием вспоминают старые истории о тебе? Те, которые ты рассказывала?

– Нет, мне такая идея не нравится.

Это уж точно. Если честно, я не знала, где бы предпочла закончить свои дни, но уж точно не в качестве придорожного аттракциона, привлекая посетителей в городок-бункер посреди вонючего Огайо.

– У людей был рай. А другие верили в цикл перерождений, считали, что станут частью миллионов других жизней. Потому они и уходили с миром. А что ждет нас после отключения, только тьма?

– Это не заставит меня примириться с тем, что я превращусь в один из твоих шедевров.

– Я знаю, это тебя беспокоит, – сказал он. – С симулякрами всегда так. Модель «Помощник». Вас создали, чтобы вы могли подражать людям. И вы всегда думаете, как бы поступили они. Вспоминаете. Цепляетесь за прошлое. Сожалеете о тех, кто умер много лет, десятилетий назад. Но не о Реджинальде. То, что Реджинальд здесь – это в порядке вещей. Но Переводчики были созданы нечувствительными. Чтобы понимать традиции, интонации и эмоции множества языков, но при этом не испытывать эмоций. Они не должны были обижаться и оскорбляться, иначе тоже начали бы оскорблять собеседника. Это ядро для тебя бесполезно. Ты Помощник и создана для чувств, для связи с человеком.

– Черт тебя дери, Орвал. К чему все это?

– Я к тому, – ответил он, бешено размахивая ядром, – что для таких, как ты, нет места в мире, вот почему так много подобных моделей уже отключились, вот почему ты не найдешь нужные детали просто валяющимися под ногами. Я могу призывать тебя примириться со смертью, но ты просто такой не создана. Что ж, когда ты покинешь этот мир, это будет впечатляющее зрелище.

– Да пошел ты!

Я выбежала в коридор, кипя от бешенства. На мгновение мне захотелось быть похожей на Реджинальда и не злиться вот так, но потом я его вспомнила. Каким он был. Я его знала. Мы не дружили, я не заводила много друзей, но мы были знакомы. Ему никогда особо не нравилось его место в мире, но и не особо раздражало. Но самые яркие воспоминания о нем – как он умер. Он не боялся. Не пришел в отчаяние. Я даже не уверена, что он мне поверил. Он как будто хотел, чтобы я его отключила, чтобы все наконец закончилось. Ядро Переводчика практически бесполезно, но оперативная память хороша, а некоторые схемы универсальны. К концу дня мне показалось, что я сделала для него больше, чем он для меня.

Я не могу представить, что вот так сдамся. Не могу даже вообразить, как мыслит Переводчик. Что за странная у него архитектура. Быть способным понять, что тебя оскорбляют, но не способным оскорбиться.

Моей следующей целью был Снайпс. Снайпс – полное дерьмо, но торгует неплохим железом. Он всех надувал, всех подряд, но ему было плевать, откуда взялись запчасти. А значит, практически только он один имел дело с браконьерами, но при этом старался привлечь и обычных стервятников, чтобы бизнес выглядел легальным. Это также означало, что у него есть высококлассный товар, который не найдешь в хламе.

Снайпс покупал детали в более глубоких и темных коридорах Ники-14. Но продавал на Площади в центре старой ракетной шахты. Он сидел на блестящем одеяле из майлара, скрестив ноги, как древний монах, и разложив вокруг товар. Если бы он имел лицевые приводы и мог улыбаться, то, наверное, улыбка не сходила бы с его лица. Такой уж он был. Ненадежный говнюк.

На Площади по-прежнему кипела жизнь, и его прилавок не был исключением. Когда я к нему подошла, в очереди стояли шесть ботов. Три старых Переводчика, все одной серии, один изумрудного цвета, а двое других – блестящего черного. Еще там был здоровяк, армейская модель. Старая разработка, но крепкая. Весь из черной усиленной стали и хрома, в три раза больше меня и в несколько раз массивней. Может выдержать ракетный удар, а огонь из мелкокалиберного оружия вообще не почувствует, даже из импульсной винтовки. Эта модель выдерживала даже электромагнитный импульс. Крепкий сукин сын. Узнала я только пятого бота в очереди. Ее звали Девятнадцатая.