– Койот был женат, – говорит Роберман Боде. – Вот. Это знание для тебя. Ты была в курсе?

–Что?

– Ага. И ребенок. Девочка-щенок. Ее зовут Карлетта. Так говорят на кэб-волне. Колумб рассказал все нам.

– Он никогда бы…

– Они живут в Боттлтауне. Колумб отправил нас туда ловить тебя. Они были на похоронах. Ты их не видела?

– Я не могла подойти близко. Койот никогда не рассказывал…

– Естественно, нет. Ну что, теперь ты меня отпустишь?

Бода нажимает на крючок…

– Бода, пожалуйста! …щелк.

– Кто рассказал тебе о заказе в Лимбо, который выполнил Койот? – спрашивает Бода.

– Колумб… Колумб дал его мне.

– Ты что, не видишь, что происходит, Роберман? Зачем Колумб это сделал? Заказ в Лимбо? Это полная ерунда.

– Не знаю… Не знаю зачем.

– Можно ли тебе верить?

– А у тебя есть выбор, Бода?

Бода отказывается от Тени в пользу дружбы. Разворот к доброте. Тень уменьшается. Зона доброты по ту сторону икс-кэбов.

– Что-то не так, Бода, – говорит Роберман. – Что-то не так с Колумбом.

– Давай подробнее.

– Новая операционная система. Карта становится текучей. Иногда… …карта… …он ее меняет.

– В смысле?

– Мне страшно, Бода. Я получаю сообщения. Шепот в рядах. Никто не знает. Колумб жаждет власти.

– Он собирается изменить карту? Почему мы должны этого бояться?

– Не знаю. Правда, не знаю, – отвечает Роберман. – Но Колумб не оставит тебя в покое. Что бы он ни планировал, ему понадобятся все машины.

– Передай Колумбу, что я найду его, – говорит Бода.

– Передам, – отвечает Роберман. – Будь осторожнее…

И Бода исчезает в изгибе тени, падающей от стены сломанного подъемника. Подъемник отражает слабый свет луны, и луна плывет в безоблачной вышине над водой, которая плещет в стену канала, ведущего в город Манчестер.

Не знаю, какое имя теперь твое, дочь. Надо ли называть тебя Белинда или все-таки Бода? Я вернулась в свой дом на Виктория-парк после того, как получила задание от Крекера. Вся собранная информация по «делу цветов» лежала на столе. Ребенок Сапфир звал из своей комнаты, но я пыталась сосредоточиться на всех поворотах этой истории, придать делу хоть какую-нибудь форму. Снова и снова я возвращалась к фотографии драйвера Боды, взятой из базы икс-кэбов. Точно ли это моя дочь? Я изо всех сил пыталась стереть с лица девять лет изменений. Добавить волос на бритый череп. Я знала, что Боде сейчас восемнадцать и что она присоединилась к Улью, когда ей было девять. Естественно, я не могла ни на минуту забыть, что моя дочь Белинда покинула меня на грани своего девятилетия. И что потом она исчезла из всех баз данных.

Почему, почему? Что двигало тобой, дочь моя? Ты так ненавидела меня за наследственный дар Неведающего? Или это была постоянная борьба против неправильной любви, протест свидетельницы споров матери и отца? А когда твой отец ушел, ты отправилась куда глаза глядят, почувствовав себя нелюбимой?! Я могла бы любить тебя, дитя мое. Я сумела бы, несмотря на пыль и сомнения.

Дочь моя, теперь тебе восемнадцать. Есть ли лучший способ исчезнуть, чем раствориться в икс-кэбберской тайной карте дорог? Мне надо было привести в порядок чувства к этому делу, потому что я не могла заставить себя не смотреть на фотографию: взгляд драйверш и кружил мне голову полузабытыми воспоминаниями. Долгие годы я искала твои следы, дочь. И моя попытка разыскать ниточку по имени Боадицея обернулась тем же самым поиском?

У себя в комнате все еще плакал Сапфир. Я встала и пошла к нему. Я баюкала сына в руках. Мой первый ребенок. Сапфир Джонс.

Я никогда не говорила тебе, Белинда, что у тебя есть брат. Вы оба были детьми Плодородия 10, как, впрочем, и ваша мать. Плодородие 10 было ответом властей на черный воздух Танатоса, на чуму стерильности, которая накрыла Англию за годы и годы до того, как я появилась на свет. Под влиянием Плодородия 10 было зачато десять тысяч детей. Желание было перегрето. Чистые хотели большего, чем чистота, они хотели псов, они хотели робо, хотели порождений Вирта. И от этого рождались дети. Плодородие 10 сломало клеточный барьер между видами. Власти запретили использование Плодородия 10. Естественно, их никто не послушался. Плодородие 10 стало незаконным наркотиком, жидкостью или пером, и в конце концов надежно осело в генной структуре. Наркотический «Казанова» – больше не было пределов тому, что можно любить. Даже мертвые были желанны.

Наша история, Белинда…

Даже мертвые были желанны, особенно недавно умершие. Они мерцали волнами разложения. Чистые и псы, робо и вирты – все они предались удовольствию некрофилии. Химические руки Казановы протянулись далеко, в самые темные гены. От этих совокуплений рождались дети; смешанные создания, исторгнутые из мертвого лона. Они бывали двух видов, мальчики и девочки, уродство и красота. Власти назвали их «неполноценные существа», НПС. Зомби, призраки, полуживущие, так их тоже называли. Таким был и мой Сапфир. Их уродство было позором для властей; НПС было запрещено жить в городах. И они влачили свою безрадостную полужизнь в унылых местах, на пустырях, которые называли Лимбо. Но если ребенок рождался девочкой… Тогда в ней была только тень смерти. Такая девочка прекрасна из-за темного присутствия, дымного тела, которое она несла в себе. И поскольку в каждом живом существе есть тень смерти, хотя и неосознанная, теневые девочки могли соединяться Тенью с живущими. Они могли читать в сознании других потаенные желания. Власти боялись Тени, но невозможно бороться с расплывчатым врагом. У этих красавиц по венам тек дым.

След смерти, уцепившейся за жизнь. Помни это, моя милая.

Белинда, твоя бабушка была мертва, когда дала мне жизнь.

Я никогда не рассказывала эту историю тебе, по крайней мере полностью. Ее детали были слишком кровавы для твоей красоты. И ты не дала мне возможности, ты ушла слишком рано. Вот мой ответ.

Твоя бабушка была свежепохороненным трупом, твой дедушка принимал «Казанову» и любил мертвых. Их свадебным ложем стала разрытая земля Южного кладбища. Через два месяца родилась я. С Плодородием 10 это происходит быстро. Рожденная в колыбели почвы и цветов, с даром Тени. Моя жизнь одиноко текла до момента, когда я узнала: я не могу принимать вирт. Чувства дронта. Проклятие. Моя одинокая жизнь теней и дыма. Сон стал пыткой. Я не могла видеть сны. Я передала эту неспособность тебе, Белинда, и за это проклятие ты ненавидела меня. Фокусы, которые я научилась проделывать, – отвечать учителям еще до того, как они задали вопрос, или бросать дохлой кошке на улице кусок новой жизни, влив в нее свою Тень, или заставить рты прохожих произносить мои слова – стали для меня утешением. Одиноко, так одиноко. После эпизода с зачатием Сапфира, наверное, я просто упала в руки твоего отца. Он был очень чистым человеком, и я думала, что, может, он слегка ослабит проклятие: проклятие не-сна и проклятие смерти – мне надо было многое свести на нет. Но этой мечте не суждено было сбыться. Атрибуты смерти передаются от матери к ребенку, от ребенка к ребенку. Я знаю, ты ненавидела меня за свою неспособность видеть сны, но, если честно, все могло быть много хуже: ты могла родиться мальчиком. Тень благословила тебя. Тебе этого было недостаточно? Естественно, да, но прошу тебя, помни, что твой отец мучился тем, что не смог дать тебе способность сновидений. Он считал, что это его поражение как мужчины. Тебе тяжело далось его отсутствие, я помню, но что он еще мог сделать, кроме как уйти? Это было причиной? Было ли?