Вариация Бобдениро «Охотник на оленей» была основана на Вьетнамской войне, и Том приземлился в сознании вьетконговского офицера, заставляющего Бобдениро и его соактера играть в русскую рулетку на вылет. Бобдениро убедил гуков зарядить в пистолет три пули. Два пустых патронника уже отщелкали; настало время поражать, смеяться и строить рожи, а потом отвести ствол от своей головы, в лоб офицеру, в которого как раз заглянул Томми Голубь. Теперь Том ждал, что в любой момент ему вышибут мозги: пистолет уже двигался (со скоростью света, согласно сценарию) в его сторону. Но потом мерцание слева, зеленое мерцание, желтые искры…

Аааааааааапппччччхххииииииии!

Бобдениро чихает. Промах. Томми Голубь, заправленный игрой, тянется к собственному пистолету, стреляет. Голова Бобдениро взрывается. Остальные гуки валят соактера. В замедленной съемке – волны пороха и крови. Два популярных вирт-актера лежат неопрятными кучами. Гуки не знают, что делать дальше; раньше всегда получалось по-другому. К этому моменту они всегда уже мертвы. Они похожи на призраков, в их движениях нет смысла. Томми Голубь, внутри головы главного гука, не может поверить в то, что только что сделал; он убил Бобдениро во всемирно известной сцене с русской рулеткой! Виртуальное святотатство. Удар по системе. Крылья Тома наливаются тяжестью.

Гуки направляют оружие друг на друга, в массовом порыве к сокращению рабочих мест. Цель их жизни – умереть от рук звезд – покинула их. Все, на что они теперь способны, – переубивать друг друга, имитируя классическую развязку, и чихать во время стрельбы.

Томми Голубь чувствует, как пуля товарища входит в его сердце, но он уже выскакивает, вырывается в Реал. Где законы работают. Его крылья тяжелы, тяжелы, ужасно тяжелы; всего его вирт-знания едва хватает, чтобы оторваться от земли, от схлопывающегося сознания гука. Пуля убивает его. Последний рывок…

Прорвался. Назад в отделение манчестерской полиции, Рио-де-Бобдениро выползает из его сознания – тяжело дышать, хрипеть, возвращаться в плоть.

Том чувствует, что законы нарушены, но только не пиратами. Все гораздо опаснее. Он знает, что чихание – вирусное вторжение, нечто, чего не было в оригинальной программе игры. И исходит оно от желто-зеленого мерцания, которое он заметил на вирт-стенах. Там была точка инфильтрации, и Тому придется разобраться с этой дырой. Копы вокруг него, настоящие плотские копы, тоже чихают, совсем как в игре. Цветы прорастают через крошечные трещинки, в стенах отделения. Копы поливают цветы микробами. Томми Голубь знает об аллергии всё; знает также, как эксперты предсказывают урожайный год. Он знает, что дорожная полиция жалуется на цветы, прорастающие сквозь дорожные покрытия, что это вызывает кучу пробок.

«Господи Боже, аллергия уже добралась до Вирта. Вирус обосновался и там. На что нам теперь надеяться?»

А потом Томми Голубь опять чихает, на этот раз в Реале.

Аааааааааааапппчччхххиииииииииииии!

Ему надо возвращаться в Рио. Надо найти этот прорыв.

Голоса сотен псов сливаются в подвывающий хор. Чихающая, лающая молитва за хорошего парня, помесь пса и человека. Стая соболезнующих псов стоит на задних лапах, ровными рядами по всему Южному кладбищу. Статуи каменных собак то тут, то там, среди более привычных могильных камней.

Похороны Койота. Хороший выдался денек. Солнце плещется на могилах, укутанных мутировавшими побегами самых изумительных цветов. Оплакать Койота пришли из самых дальних уголков манчестерской карты, потому что этого вольного пca-таксиста знали на улицах – и как пса, и как таксиста.

Шел второй день дела «Цветов Зла». В активе два тела: одно – полупса, второе – зомби. Большие копы аккуратно закрыли дело. Но я, Сивилла Джонс, теневой коп, я не могла прекратить поиск. Кроме того – безумно взметнувшееся содержание пыльцы, больше 500 гранул на кубометр по утреннему сообщению. Весь город чихал, и газеты требовали лекарства.

Гамбо Йо-Йо призывал людей вооружаться против цветов и полицейских. В своих передачах он в пику копам устроил охоту на убийцу, подкалывая Крекера с его дешевой фишкой про зомби-убийцу. Этот пират ушел дальше меня, и это меня злило. Но несмотря ни на что, дело рассыпалось. Крекер поставил Зеро на новое дело. Я запросила Колумба загрузить мне фотографию Боды; в ответ – отказ. Но это «дело цветов» разъедало мою Тень. Я вновь и вновь видела вспышки зеленых взрывов, которые поймала в головах Койота и зомби. А чего стоили цветы, растущие по всему городу… Определенно, тут была связь. Но какая? И ниточка к Боде, которую копы упорно отрицали. Имя Боды, пойманное в голове умирающего таксопса, убитого цветами. Цветы, цветы, цветы. Моя Тень расцветала и зацветала. Что случилось с цветами? И что это значит? Как цветы могут приносить проблемы? Я работала одна, странный союзник Гамбо; если копы спят, охраняй себя сам. И вот я неофициально пришла на похороны Койота.

Мне было страшно. Меня пугали все эти кошмарные псоглавцы и сукодевки. Огромная толпа выла-причитала, оплакивая утрату. Мою Тень обтягивал страх, хлопья дыма тянули царапины по коже, псы с сердитым сопением втягивали ноздрями запах копа и запах тени. Там были все сочетания. Не слишком много чистых людей и чистых псов, зато сотни безумных помесей-мутантов. По большей части злобные твари – челюсти пса на человеческом лице, побеги человечности отблескивают на морде, поросшей шерстью. Даже теперь, с расстояния в сто шестнадцать лет, я еще чувствую следы моего омерзения, мой внутренний страх перед собаками. Особенно в таких количествах. К Зеро у меня выработался иммунитет, но тогда, вдень похорон, меня душил мех, и моя Тень истекала паникой. Я боялась, мне хотелось, чтобы З. Клегг был рядом со мной, но песокоп сказал, что похороны – полный глушняк, и повторял как мантру «Дело закрыто».

Ну да, дело было закрыто, но меня терзало смутное предчувствие, что Бода может появиться на похоронах жертвы. Я уже отказалась от мысли прошерстить Лимбо – тут Зеро был прав, – но если Бода действительно так любила песопарня, она вполне может прийти, чтобы проводить его в последний путь. Улицы донесли, что ее череп украшает карта центра Манчестера. Пять желтых перьев Гамбо еще ждали нового хозяина, так что охотников наверняка полно. И я одна из них. Проблема: если Бода появится на похоронах, она наверняка приедет в гриме и, может, даже на другой машине. А может, она уже мертва, стала жертвой голодных обитателей Лимбо. Пять икс-кэбов стояли у ворот кладбища, так что они еще считали, что она где-то поблизости.

Горячее солнце жгло мою Тень. Цветы на могиле налились и распустились. Казалось, их слишком много и они появились слишком рано: не то еще время года для такого изобилия. Большие жирные соцветия свисали со стеблей, обвивающих каменные надгробия. Меня тошнило от запаха, я впивала аромат, растворяясь в нем. На ближайшем надгробии надпись: «Брайан Альбион… любимый сын… не умер… сменил мир». Слово «любимый» было частично замазано липким собачьим дерьмом. И повсюду рыла гибридов выхаркивали мокроту из глоток – казалось, солнечное небо моросит дождем собачьих соплей. Они испоганили мою лучшую черную униформу.

Вот гробовщики пробираются через толпу псов с гробом Койота на плечах. Крышка усыпана орхидеями, и гробовщики никак не могут перестать чихать. Надо отдать им должное, гроб при этом не раскачивается. Псы расступаются, словно их тренировал Моисей; лай и подвывания прекращаются, слышно только тяжелое дыхание сотен глоток. Я видела процессию, которая шла за гробом Койота. Молодая женщина и девочка-щенок, обе в трауре.