Он не упрекнул меня, почему я до сих пор молчал, только спросил небрежно:

— Ну, и в какой же ты пойдешь?

— Получу ответ от третьего, тогда решу.

— Значит, уезжаешь все-таки.

— Уезжаю.

— Ну что ж.

Мне не хотелось говорить легко о такой важной для нас обоих вещи, но, видно, Юрий рассудил иначе. Потирая подбородок слева, где у скрипачей бывает профессиональное раздражение, он бросил как бы мимоходом:

— Я, кажется, оскорбил тебя в лучших чувствах, когда изображал за пианино?

— Что за ерунда!

— Ну и отлично. Тогда разопьем банку пива.

Я хотел сказать, что вот-вот лопну, но взглянул на него и осекся. Я протянул ему стакан, и он вылил в него полбанки. Мы молча выпили, не глядя друг на друга.

— Ну, мне пора идти к ребятам. Если чего захочешь, скажи. — Он повернулся и вразвалочку зашагал прочь.

Мне следовало уйти, но я ведь не видел Эллен, убеждал я себя, а ее мне никак не хотелось обидеть. И я решил в последний раз обойти набитые гостями комнаты.

Сейчас гости уже не разговаривали, а кричали — о войне в Корее, которая только что началась, о свободе нравов в балете и о Госдепартаменте, о приготовлении компоста и о вредителях пшеницы, и никто больше не танцевал. Зато все дружно стучали банками из-под пива в такт заунывной народной песне, которую кто-то пел. Эллен нигде не было.

Я пробрался через столовую и гостиную на террасу. Тент был натянут, шторы в гостиной задернуты, и несколько секунд я ничего не видел в темноте. Потом в разных углах террасы различил несколько целующихся пар. Я повернулся уйти, чтобы не мешать им, но тут заметил тихо сидящую на гамаке девушку со сложенными на коленях руками. Это была Эллен.

Она подняла голову, улыбнулась и жестом позвала сесть рядом с ней. Я немножко растерялся, но она прошептала:

— Ничего, садись. Им не до нас.

Я поглядел направо и с изумлением сообразил, что блондинка, запустившая пальцы в волосы юноши, который, сплетясь с ней ногами, прижимал ее к перилам, будто хотел сбросить с террасы, что эта блондинка — Юти.

— Ей тоже не до нас? — шепотом спросил я.

Эллен слегка покачала головой.

— Это просто ее приятель.

— А ты-то что тут делаешь? Блюдешь нравы? — спросил я ее.

— Нет, просто здесь тихо, а я целый день стряпала и устала.

— Еще бы не устать! — Мне пришлось наклониться к ней, чтобы она слышала мой шепот. — Я тебя весь вечер ищу.

Это было не совсем так, но сейчас, когда я глядел на нее, мне самому стало казаться правдой. Наверное, ей было жарко целый день в кухне, она сколола густые темные волосы на затылке, ее задумчивое лицо казалось более взрослым, даже как будто гордым. Она снова улыбнулась, на круглых щеках появились ямочки — передо мной уже была не Эллен, а какая-то незнакомая мне прелестная девушка.

— Мы теперь, наверное, будем редко видеть тебя, — сказала она, — особенно с осени.

— Почему? — тупо спросил я.

— Ты уедешь учиться. И потом… люди забывают друг друга.

— Настоящие друзья не забывают. Настоящие друзья всегда вместе. — Что-то толкнуло меня сказать: — И вообще я еще не решил, уеду или нет. Почему бы мне не поступить в наш колледж? Знаешь, сейчас я предпочел бы никуда не уезжать, а остаться здесь, с тобой.

— Что ты говоришь! — горячо зашептала она. — Ведь у тебя есть возможность уехать отсюда!.. Но ты сам увидишь. Увидишь, у тебя появятся новые друзья, и старые уже будут не так нужны.

В настойчивости, с которой она говорила, было что-то по-детски трогательное, но меня вдруг кольнуло чувство, что Эллен, в отличие от Юрия, знает что-то, чего не знаю я, и что так будет всегда.

Ее темные глаза наполнились слезами, и я испугался, вдруг она заплачет.

— Юрий тебя любит, — сказала она, — ты это знаешь? Я думала, ты будешь на него влиять и он станет возвышенным, как ты, будет стремиться к настоящему… Если все вышло наоборот и он стал влиять на тебя, тогда… тогда лучше тебе с нами больше не видеться.

— Одно я тебе обещаю твердо, — сказал я, — что бы ни случилось со мной, я никогда не забуду вашу семью. Вы относились ко мне лучше, чем мои собственные родители.

— Просто мы тебя любим, вот и все.

Взволнованный, я произнес слова, которые пять минут назад не пришли бы мне в голову, но сейчас казались самыми важными и правдивыми словами на свете.

— Знаешь что? Ты у вас в семье не только самая добрая… — Я нагнулся еще ниже, чтобы никто, кроме нее, не услышал. — Ты самая красивая.

Эллен передернулась, как от озноба, и, словно защищаясь, сжала руками плечи.

— Ты что? Замерзла? Давай я тебя потру.

Я дотронулся до ее обнаженных рук и почувствовал, что они не холодные, а теплые, кожа не в мурашках, а гладкая и шелковистая. Эллен разжала руки и подняла на меня глаза.

Так мы и сидели, глядя друг на друга, а вокруг раздавались неистовые вздохи и влажные, смачные поцелуи. Эллен чуть подалась ко мне, мои руки скользнули ей за спину, а она подняла руки с колен и погладила мне виски. Когда ее пальцы коснулись моего затылка, я привлек ее к себе, весь трепеща, — так неожиданно и прекрасно было то, что происходило.

В тот самый миг, как наши губы встретились и голова у меня закружилась от счастья, кто-то распахнул дверь. Я вздрогнул и открыл глаза, яркий свет ослепил меня. Я поднял голову — в дверях, сжав кулаки, стоял Юрий и молча глядел на нас.

Я никогда не забуду его взгляда. В нем была ярость, гадливость, презрение — и непонятная, пугающая зависть. Потом в его глазах что-то промелькнуло — я мог бы поклясться, что он мгновенно сообразил, как всем этим можно воспользоваться.

Эллен словно застыла — не от испуга или неожиданности, нет, казалось, время для нее остановилось и она не хочет, чтобы оно снова побежало. Она уже не обнимала меня, лицо ее было очень бледно, но совершенно спокойно. Зато я весь залился краской под взглядом Юрия. Я тяжело поднялся, что-то пробормотал, протиснулся мимо него в дверь и бросился на улицу.

…Конечно, Эллен была права, когда говорила обо мне и о своей семье. Недели через две после того, как начались занятия в университете, я послал ей открытку с видом нашей колокольни: «Я уверен, тебе