он мне, когда я заговорил с ним о консерватории. — Что меня ждет, например, после Джульярдского института? Конкурс на место в симфоническом оркестре. Нечего сказать, блестящая перспектива! Я гораздо лучше устроюсь здесь, мне помогут такие люди, как твоя мама, и не нужно будет до седых волос ждать вакансии.

Я глядел на него во все глаза.

— Ты хочешь навсегда остаться здесь? Отказываешься даже от попытки стать настоящим музыкантом?

«О чем же мы с тобой мечтали все это время?» — чуть не крикнул я, но что-то в его лице меня остановило.

Он протянул ко мне руки.

— Разве синица в руке не лучше журавля в небе?

Юрий не просто просил меня понять его, он хотел, чтобы я связал свое будущее с ним. Он, мой лучший друг, тешил себя несбыточной надеждой, что я откажусь от планов, которые взлелеял для меня мой отец. Ему нужна была моя моральная поддержка и мое физическое присутствие, но еще больше ему нужна была — это вдруг поразило меня, как удар, — помощь моей матери и ее друзей, а чтобы они помогали ему, я должен был остаться с ним.

Мне было очень обидно, что Юрий хочет использовать меня для такой цели. Уж лучше бы он открыто признался, что́ ему нужно от моей матери! Впрочем, тогда ему пришлось бы признаваться и в каких-то других вещах. И я смолчал, и все пошло почти как раньше.

Почти, но не совсем. Мы по-прежнему разучивали с ним концерты и сонаты, готовились к выступлениям, но я не забывал и о выпускных экзаменах в школе и решал, в какой университет поступать. Когда я наконец послал документы сразу в несколько и получил ответ, что меня принимают, я не полетел к Кветикам рассказать об этом, как полетел бы год назад. А Юрий меня никогда ни о чем не спрашивал.

Юти тоже не терпелось расстаться со школой. Ее ввели в театральный мир, вернее, в то подобие театрального мира, которым мог похвастать наш город: провинциальные актеры, эксцентрики, специализирующиеся на современных танцах, доморощенные битники, только начавшие появляться у нас, — и после нескольких проб, одна из которых — подумать только! — происходила в Нью-Йорке, ее приняли в разъездную труппу одного из музыкальных театров на Бродвее. Брали ее туда сразу же после выпускных экзаменов. За все время нашего знакомства я впервые видел Юти по-настоящему взволнованной.

Если на Юрия это известие не произвело особого впечатления, если Эллен молчала, улыбаясь загадочной улыбкой, неожиданной у девочки в шестнадцать лет, то родители были как будто довольны. Нужно устроить в честь окончания школы вечер, решили они, близнецы его заслужили.

— Мы тебя ждем, приходи в пятницу, — сказала мне миссис Кветик. — Будет пир на весь мир.

— Обязательно приду.

— Только приводи с собой девушку.

Я слегка растерялся. Тем нескольким знакомым девушкам, которых я мог пригласить в кино или на концерт, у Кветиков наверняка было бы неловко. И я сказал, что ладно, постараюсь.

Я не стал и стараться, но в назначенный день взбежал к Кветикам, прыгая через две ступеньки. В прихожей меня успокоил знакомый шум голосов, и запахи были знакомые, пахло стряпней миссис Кветик и Эллен: голубцами, салатом из баклажанов, пирогом с мятой. Но когда я вошел, мне показалось, что я попал в незнакомый дом. Шумели не Кветики, шумела толпа гостей, заполнившая всю квартиру; комнаты были увешаны серпантином и китайскими фонариками, словно танцплощадка, к стенам приколоты рисунки углем, изображавшие Юрия со скрипкой и Юти в пачке в натуральную величину. Я узнал нескольких ребят из школьного оркестра и из хора. Были тут и незнакомые пожилые люди — очевидно, друзья мистера и миссис Кветик, и хихикающая стайка голенастых девиц и узкобедрых юношей из балетной студии.

Хотя гости собрались недавно, было уже душно, накурено. Я, быстро мигая, оглядывал толпу, ища Юрия, и в этот момент кто-то с шумом открыл возле меня банку с пивом и высоко взмахнул ею, выплеснув шипящую струю пены на голый пол. Мистер Кветик, загнав в угол одного парня из моего класса и не замечая ничего вокруг, самозабвенно убеждал его есть яичную скорлупу, потому что в ней много извести. Увидев меня, он замахал рукой с куском ржаного хлеба, на котором лежал голубец.

— Иди скорей в столовую! — весело крикнул он мне. — Там Эллен с матерью наготовили еды на полк солдат.

Действительно, наготовлено было много, но есть мне не хотелось. Я взял банку пива и направился к пианино, за которым, окруженный толпой ребят из нашей школы, сидел Юрий, подстриженный и в новой ковбойке. Ребята просили его изобразить, как я аккомпанирую нашему хору, когда он поет Генделя.

Юрий взлохматил волосы наподобие моих, вытянул руки, пытаясь сделать их похожими на мои, длинные и костлявые, как грабли, и забарабанил попурри на темы «Бродячего короля» Фримля. Раздался хохот. Я тоже засмеялся, чтобы не показаться занудой, хотя весело мне не было. Юрий увидел меня, засмеялся и поднял руку.

— А вот и он сам, — сказал он, подвигаясь. — Садись, это твое законное место.

Ребята долго меня не отпускали. Поили пивом и требовали, чтобы я играл им легкую классическую музыку, но в конце концов я устал и запросил пощады. Протиснувшись сквозь толпу танцующих и болтающих гостей, я оказался носом к носу с миссис Кветик, которая вынимала из котла голубцы. Она сунула мне в руки дымящуюся тарелку.

— Что такое? — закричала она, щурясь от дыма торчащей изо рта сигареты. — Ты объявил голодовку?

Я заставил себя взять что-то в рот и сказал, как весело и хорошо у них сегодня.

— Ребята заслужили этот вечер. Они много трудились и не подвели меня. И потом, школу кончают раз в жизни, верно? — Она подтолкнула меня локтем в бок. — Так что веселись, вечер и в твою честь тоже.

Ужасно смущенный, я побрел по квартире. Миссис Кветик оказалась куда более чуткой и щедрой, чем мои родители. Только не слишком ли это много — такой пышный праздник близнецам всего лишь за окончание школы?

Пройдя длинный коридор, я зашел в кухню поставить тарелку. Мне было не по себе, хотелось уйти домой. Я пристроил тарелку на столе и вдруг услышал чьи-то шаги, обернулся — у двери стоял Юрий, усмехаясь своей обычной усмешкой.

— Что-нибудь ищешь?

— Я просто еще не видел Эллен, а здесь ее вернее всего найти, правда?

— Она где-нибудь тут, сейчас придет. Хочешь чего-нибудь есть или пить?

— Нет, спасибо. Здорово у вас сегодня. — Я видел, что он чего-то