— Это не помогает! — цепляюсь в край стола, стискивая зубы до вполне ощутимого вкуса крови. — Ничего не помогает!

У меня внутри начинает работать ракетное сопло. Шумит! Гудит! Обдаёт меня огнём! Разгоняется до скорости звука, и я понимаю, что ещё немного и этот проклятый стол полетит в стену! Потому что я уже и сам не знаю, что сделать, чтобы мне наконец-то стало легче. Потому что уже готов на всё, что угодно, только бы это дикое напряжение прекратило сводить меня с ума!

— Думаю, отец был прав, и мне снова нужно лечь в клинику.

— Даже и не думай об этом, — несмотря на спокойный тон, я сразу же почувствовал раздражение в голосе матери. — Не смей считать себя ненормальным. Ты особенный, Джеймс. Особенный, и то, что с тобой происходит, не более чем уязвлённое самолюбие, — звонкая шпилька напомнила удары метронома. Она шла ко мне, превращая свой голос в тихий навязчивый шепот, которому было невозможно противостоять. Отчеканивала каждое слово, превращая его в невидимый приказ. Мантру, заклинающую меня, словно злого духа. — Но это пройдёт. Как только ты вернёшь себе эту проклятую девчонку, твоя боль утихнет. Всё закончится, и ты снова станешь прежним. Обещаю тебе, Джеймс, — уткнулась губами мне в плечо, говоря так мягко и монотонно, словно этот секрет принадлежит лишь нам двоим, и больше никому… — Скоро мы покончим с Николасом, и уже больше никто не сможет стоять у тебя на пути, Ты станешь единственным Прайдом. И всё, чем когда-либо владел твой отец, станет только твоим, ничьим больше.

* * *

— Привет, красавица, — поцеловал я Эллисон и сразу же прошел в гостиную.

Просторная квартирка была обставлена в стиле контемпорари. Светло-серые стены завешаны картинами и зеркалами. Коричневая мебель, живые цветы, много дерева и безделушек, которые так сильно нравятся женщинам. В любом случае очень комфортно, компактно и без лишней мебели.

— Как Сара?

— Отдыхает, — с коротким хвостиком, в светлых брюках и просторной кофте, она снова напомнила мне старого доброго психотерапевта, к которому я когда-то приходил на приём.

— А как насчёт общего состояния? — присел на край дивана, наблюдая за тем, как мягко Эллис вышагивает по длинному ворсу.

Как всегда непринуждённая и спокойная, она прикусывала губы, хотя я и без лишних слов прекрасно понимал, о чём именно она сейчас думает. «Паршиво выглядишь», — завопил её изумрудный взгляд, стоило открыть дверь квартиры. И хорошо, что на этот раз она сумела сдержать себя, потому что с каждым разом эти проклятые слова начинали доводить меня до настоящего бешенства!

— Скучает по своему мужу, а в остальном нормально, — подошла ближе и потёрла меня по плечам, как будто пытаясь согреть. — Ты похудел. Как питаешься? Как спишь?

— Нормально, — мне не хотелось ругаться с Эллис, тем более зная, что она всего лишь пытается быть милой.

— Голоден? Если хочешь, то я могу сделать тебе сэндвич.

— Сделай, а я пока навещу Сару, — погладил её по предплечью и, откачнувшись от дивана, направился в спальню.

Окна были зашторены, из-за чего в комнате стоял полумрак. Лёгкий сумрак, разбавленный медными переливами, который она любит даже больше, чем солнечный свет. Немного мрачно, но достаточно уютно.

Присев на край кровати около хрупкого силуэта, я взглянул в её спящее лицо. Когда Сара не нервничала и не суетилась, то казалась такой же милой, как и Даяна. И пусть они и не были похожи, и всё же что-то невидимое и еле уловимое объединяло этих женщин, заставляя понять, что они куда ближе друг другу, чем кажется на первый взгляд.

Сара была моложе моей матери. Гораздо моложе. Но, несмотря на это, и её лицо, и руки были покрыты паутиной вполне заметных морщинок. Эллисон объясняла, что это связано с её нестабильным психическим состоянием. Что люди с подобными проблемами всегда стареют гораздо быстрее, чем все прочие. И именно поэтому я старался сделать так, чтобы её пребывание в этом месте проходило как можно спокойней.

Сейчас Сара была моим самым большим и самым ценным сокровищем. Самой последней ниточкой, соединяющей меня с Даяной, и последней преградой, отделяющей от полного самоуничтожения.

И я прекрасно понимал, что стоит мне лишиться её, как всё тут же затрещит по швам. Мои иллюзии и самообман лопнут, впиваясь в глаза розовыми осколками. И это станет тем, что раз и навсегда разведёт нас с Даяной по разным полюсам мира. Отрежет меня от неё, словно паразита, который совершенно не способен существовать вне её тела. Не способен без неё ни есть, ни спать, ни дышать…

— Джеймс… — появилась Эллисон, подзывая меня взмахом руки.

Оставив Сару, я вышел в гостиную, следуя за ней в светлую кухню.

— Приятного аппетита, — протянула мне чашку травяного чая.

— Спасибо, куколка.

— Сегодня ты добирался дольше обычного, — заговорила Эллис, наблюдая за мной, как за подопытным кроликом.

— Сама знаешь, что я не могу ехать сюда, не соблюдая необходимых мер безопасности, — впился зубами в двухэтажный сэндвич. Что-что, а Эллис всегда норовилась накормить меня, умудряясь уместить между двумя несчастными кусками хлеба всё, что только находила у себя в холодильнике. — Отец снова в городе, так что нужно быть полным идиотом, чтобы не понимать, что за мной ведётся слежка. Вот я и петлял от его охотничьих собак, словно герой второсортного боевика. Сначала пришлось сменить авто на парковке Прайд Индастриал Фармасьютик. Потом оставить своё авто на парковке около торгового центра, а уже оттуда потрястись в заполненном вагоне метро.

— И как долго ты ещё собираешься держать здесь Сару? Как долго будешь говорить ей, что это всё только для того, чтобы ты сумел помириться с её дочерью?

— До тех пор, пока не получу желаемого.

— Знаешь, — слегка помедлила Эл, отпивая горячий чай. — Что не говори, но вы с отцом — настоящие безумцы. Вы, словно одержимые лемминги, готовы стремиться к своей цели, совершенно не видя никаких преград у себя на пути. Но что самое страшное — ведомые какой-то непонятной мне силой, вы способны броситься со скалы в погоне вообще непонятно за чем.

— Вот поэтому-то ты и не можешь найти себе мужа, куколка. Умная женщина — горе для любого мужчины, — попытался я пошутить, но Эллис даже и не думала улыбаться. — Прости, — убрал с губ майонез и поднялся, достав пачку сигарет. — Знаю, что разочаровываю тебя, но каким же я буду мужчиной, если так просто отступлюсь от того, что мне на самом деле дорого? — присел на подоконник, выпуская сигаретный дым в открытое окно.

— Джеймс… — так глубоко и гортанно вздохнула Эллис, что по моему телу побежали мурашки. — Прошу тебя, ну уступи её отцу. Отпусти и успокойся. Эта девчонка не стоит твоих мучений. Ну, серьезно, Джей, в мире полным-полно других женщин. Женщин, которые примут тебя и твою любовь за благо и будут готовы на всё, только бы ты был рядом. Так что, может быть, уже пора прекратить всё это и начать жить другой жизнью?

— Думаю, что таким витиеватым способом ты пытаешься сказать, что у меня в любом случае нет никаких шансов быть с ней, — сделал затяжку и поддел бровь большим пальцем, начиная полосовать по ней ногтем. В последние недели сигаретный дым настолько сильно заменил мне кислород, что из моего мозга практически исчезли все прочие запахи. Бледно-серые клубы корчились перед глазами, растягиваясь и разрываясь под дуновением ветра. — Эл, ну неужели ты на самом деле считаешь меня наивным дураком, который не понимает, что не нужен Даяне в своём нынешнем состоянии? Нет, Эл, я знаю, как именно обстоят дела. Знаю реальное положение вещей и именно поэтому продолжаю бороться с собой. Я не такой, как мой отец. Не прекрасный принц, который приходит на помощь, — перевёл на неё потухший взгляд, чувствуя себя грёбаным зомби с пустой башкой, в которой завелись белые черви. — Для неё я не более чем простой дракон и всегда буду драконом. Чудовищем. Кровожадным и бездушным монстром, — сделал ещё одну затяжку, выпуская струю дыма на тлеющий конец сигареты. — И это правда. Ведь именно так я себя сейчас и чувствую. Ублюдком, который готов идти по головам и сносить всё на своём пути. Потому что такой я и есть. Такова моя порода. Наверное, именно поэтому мне и приходится ломать себя в безуспешных попытках стать другим. Искать лазейку в том, что приносит мне удовольствие. И сейчас я как больной на всю голову психопат, который работает хирургом только для того, чтобы не давать воли своим кровожадным пристрастиям.