Он ткнулся носом ей в ухо.

– Там, между ног, ты чувствуешь тянущую боль, не так ли?

– Нет, – солгала она.

– О да, чувствуешь, – заверил он ее, дразняще проводя пальцами вдоль края завитков.

Она молча проклинала его за то, что не имеет сил ему сопротивляться.

Потом он повернул ее голову, наклонив свою, чтобы захватить в плен ее губы. На этот раз поцелуй был сладким и нежным, как тот первый, в часовне, и, несмотря на решимость оставаться безучастной, она обнаружила, что отвечает ему.

Пэган продолжал дразнить ее легкими поцелуями, а его рука между тем пробралась украдкой к ее заветному бугорку. И только когда его пальцы дерзко раздвинули нежные складки плоти, она осознала, насколько далеко он дерзнул зайти. Но он был готов к ее сопротивлению. Пэган поймал ее потрясенный возглас губами, а другая рука крепче сжала плененные запястья.

В то время как он продолжал свои ласки, поглаживая, сжимая и обводя пальцами потаенное место между ног, ей стало казаться, что она вот-вот громко застонет. А потом он дотронулся до нее там, где она и больше всего хотела, и больше всего боялась, ибо это заставило ее тело выгнуться по собственной воле, непроизвольно.

– Да, – пробормотал он у ее губ. – Да, вот здесь.

Найдя это, он уже не собирался отпускать. В то время как ее девичья плоть извивалась в горько-сладкой пытке, он ласкал ее снова и снова, скользя влажными, теплыми кончиками пальцев по гладким складкам ее самого сокровенного места.

– И здесь, – выдохнул он, проникнув одним пальцем немного внутрь ее, в то время как другой медленно поглаживал ее особо чувствительное к ласке место.

Пока она извивалась под его ласками, прозрачная дымка, казалось, окутала ее мягким облаком безымянного, растущего наслаждения, которое затмевало зрение, и мысли, и сопротивление. Внезапно не стало ни борьбы, ни воспоминаний, ни воли. Был лишь этот миг, это чувство, нарастающее, расширяющееся, единственное. Все остальное отступило в расплывчатый туман.

– Да, милая. Вот так.

Его голос прорезался сквозь туман достаточно, чтобы заставить ее вспомнить. Но было слишком поздно. Она попалась в его западню. Ей уже не помочь. К своему ужасу, она больше не могла сопротивляться. Словно какой-то дьявольский ветер подхватил ее и подбросил в воздух, ее швырнуло на какое-то божественное плато, где она не могла делать ничего, лишь держаться изо всех сил и изумленно вскрикивать.

Экстаз, волна за волной, накатывал на нее, отнимая рассудок и самообладание. Она дрожала от его ласк, так неистово мечась на кровати, что боялась соскользнуть из этого мира в какой-то иной.

Прилив первобытного желания вспенивался и бурлил в жилах Пэгана, пока он наблюдал, как Дейрдре изгибается и дрожит в пароксизме освобождения, сжимая кулаки, с лицом, искаженным страстью. Боже! Он хочет ее немедленно! Пока она извивается в оргазме. Пока вскрикивает от наслаждения. Прежде чем это закончится и она вернется на землю.

Ждать было невыносимо.

Но он подождет. Он человек слова. Поэтому он изнемогал от неутоленного желания, в то время как она лежала, тяжело дыша в отзвуках чувственного взрыва.

Наконец он ткнулся носом ей в шею и прошептал:

– Ты не сопротивлялась. Ты сдержала слово. Я, уважаю тебя за это. – Бисеринки пота усеивали его лоб, когда он произносил слова, которые должен был произнести. – Теперь я должен сдержать свое. – Он протянул руку, чтобы заправить влажную прядь ей за ухо. – Я поклялся твоей сестре, что не овладею тобой против твоего желания. – Он приложил костяшки пальцев к ее шее, где колотился пульс. – Если в глубине души ты не хочешь нашего союза, скажи это сейчас. Ибо, предупреждаю тебя, жена, ничто другое не загасит пламени моего желания.

Дейрдре была унижена. Совершенно унижена. И смущена. И сконфужена. И потрясена. И познала миллион других оттенков унижения, которых она никогда прежде не испытывала. Да, в прошлом она знавала поражения, но на поле битвы, а не в собственной спальне и никогда – по собственной воле. В борьбе с ее самым грозным противником собственное тело предало ее. Она совершенно утратила контроль над ним.

Но хуже всего, что она все еще испытывает неистовую, необъяснимую, неутоленную жажду к этому развратному варвару, который называет себя ее мужем. Ее проклятая плоть все еще подрагивает от желания. Груди страстно ждут его прикосновения. А губы – его нежного поцелуя.

Даже сейчас, когда ненависть бурлит в ней, плоть пылает от жажды его ласк.

Но она не может сдаться на милость этого желания. Дейрдре Ривенлох никогда не сдается. Это урок, с большим трудом усвоенный долгими днями на тренировочном поле. Пэган бросил свой меч и протянул ей руку, чтобы положить конец этому сражению, предлагая собственную капитуляцию. И, видит Бог, она ухватится за это.

Сердце ее стучало громче, чем молот оружейника. Но она набралась смелости посмотреть в его подернутые пеленой желания глаза и сказать то, против чего возражало ее тело.

– Знайте же, сударь, – ее голос прервался, – я не сопротивляюсь, потому что дала слово. Но я не лягу с вами в постель по желанию ни в эту ночь, ни в какую другую.

В ту же секунду взгляд его стал холодным, а мускулы лица напряглись, выдавая затаенную борьбу страстей.

– Как пожелаешь, – тихо, но твердо произнес он.

Он отпустил ее и отодвинулся. Ей бы следовало испытать облегчение, но она не доверяла его спокойствию, за которым бушевала безмолвная ярость. Она осторожно потянулась за одеялом и натянула его до подбородка, впервые в жизни чувствуя неловкость из-за собственной наготы.

Он повернулся к огню, где в очаге мерцали красные угольки, и попытался успокоиться. Она видела по тому, как поднимались и опускались его плечи, что он пытается совладать со своим дыханием, и возможно, с гневом.

После многозначительного молчания он снова повернулся к ней с непроницаемым лицом. Потом взялся за края рубашки и стащил ее через голову.

В какую-то секунду ей показалось, что он передумал и собирается нарушить свою клятву, силой навязать себя ей. Но в холодных глазах его затаилось спокойствие.

И в следующее мгновение она поймала себя на том, что ее взгляд непроизвольно блуждает по великолепным контурам его обнаженного тела. Золотистое сияние свечей подчеркивало каждый внушительный мускул, и Дейрдре увидела, что он, конечно, сильнее, чем любой из ривенлохских рыцарей. Плечи его широкие, руки крепкие, грудь массивная. Неудивительно, что он смог так легко усмирить ее. И ниже, прежде чем поспешно отвести глаза, она заметила его все еще возбужденное древко, торчащее из темной поросли.

Кожа ее сделалась теплой, а дыхание застряло в горле. Святые угодники, он самый красивый мужчина из всех, которых она когда-либо видела. Не желая того, она вновь ощутила предательское сладостное покалывание между ног. Дьявольщина! Вопреки здравому смыслу, вопреки собственным ее благим намерениям, да поможет ей Бог, она… взволнована видом Пэгана.