Маркиз присвистнул.

– У тебя, оказывается, замечательный вид из окон кабинета.

Коул фыркнул.

– Это ты ее имеешь в виду? В ней нет ничего замечательного. Противная дамочка с ужасным вкусом, вернее, напрочь лишенная вкуса. Ее яркий гардероб режет глаза.

– Она довольно легко одета сегодня, ты не находишь? – хмыкнул Рейвенкрофт.

– Много на ней одежды или мало, меня это не волнует.

Коул увидел леди Анструтер в первый же день после своего возвращения в лондонский особняк Тренвитов. Погода была хорошей, и соседка, как выяснилось в дальнейшем, по своему обыкновению вышла в сад. Почти каждый день после полудня она без помощи прислуги выносила из дома принадлежности для занятий живописью и усаживалась на одном и том же месте.

Холст был повернут к солнцу, находившемуся в это время суток на западе, а леди Анструтер сидела лицом к востоку. Из окна кабинета Коул хорошо ее видел. Он заметил, что если день был теплым, соседка снимала блузку и работала в сорочке и корсете, как сейчас. Она не пользовалась ни зонтиками от солнца, ни тентами, поэтому загорела на скупом лондонском солнышке. Такой тон кожи был немоден в высшем свете. Веснушки на ее лице спрятались под загаром. Волосы леди Анструтер были слишком золотистыми, чтобы назвать их рыжими, и слишком рыжими, чтобы назвать ее блондинкой.

Соседка Коула отличалась живостью эмоций, которые быстро сменялись на ее лице, когда она порывисто и энергично прикасалась кисточкой к холсту. Должно быть, ею в эти минуты овладевало вдохновение. «Какая экзальтированная особа», – с раздражением думал Коул.

Леди Анструтер действовала ему на нервы. Он не желал видеть соседку, но она постоянно мозолила ему глаза.

– Я так понимаю, что вы с ней не ладите? – заметил Рейвенкрофт.

Коул хмыкнул.

– Ее покойный муж, лорд Анструтер, был на редкость порядочным человеком. А эта дамочка вцепилась в него мертвой хваткой, когда старик – ему было уже за семьдесят – лежал на смертном одре. Он умер через девять месяцев после свадьбы, и эта женщина завладела всем его состоянием, так как у лорда Анструтера не было наследников.

Рейвенкрофт слушал его вполуха. Его не особенно интересовали финансовые дела соседки Коула.

– Ну, такое часто случается в высшем обществе, – рассеянно заметил он.

– В том-то и дело, что эта женщина никогда не принадлежала к высшему обществу, она не из нашей среды. Вот в чем загвоздка. У нее не было ни титула, ни денег, ни знатного происхождения. Она – дочь обедневшего торговца и когда-то работала медсестрой в больнице Святой Маргариты. Если бы я мог оспорить получение ею наследства графа Анструтера, я бы сделал это. Но по документам все чисто, ни к чему не придерешься. Она, конечно, помогла ему привести дела в порядок, а потом, думаю, ускорила его кончину.

– Это суровое обвинение, – заметил Рейвенкрофт.

– Я скорее рассуждаю, чем обвиняю. Но бьюсь об заклад, так оно и было.

От внимания Коула не ускользала ни одна деталь. Он заметил, как переливаются на солнце распущенные волосы леди Анструтер, в которых играл ветерок. Мягкие золотистые локоны обрамляли загорелое лицо женщины. Она поправила их рукой, перепачканной синей краской, и след от краски остался у нее на волосах. Однако леди Анструтер не заметила это.

– Эта женщина имела наглость представить свою младшую сестру лондонской знати и даже королеве! – возмущенно сказал он. – Сестра у нее, конечно, красивая, но кому она нужна? Кто снизойдет до нее?

Рейвенкрофт прильнул к окну, чтобы лучше разглядеть странную даму.

– Ну, я бы не был столь категоричным. В наше время частенько случаются мезальянсы, – возразил он. – Анструтер был, конечно, не так богат, как ты, но все же его состояние можно назвать значительным. Мир меняется, и я знаю много обедневших дворянских семей, которые мечтают поправить свое финансовое положение даже ценой мезальянса. Главное, чтобы невеста была с большим приданым, и тогда они проглотят свою гордость. В любом случае, для наших аристократов младшая сестра графини лучше, чем богатая американская наследница, скажем, из Калифорнии.

Коул поморщился, но в душе вынужден был признать правоту друга.

– Я все понимаю, но… бывшая медсестра? Это же черт знает что! Старик Анструтер сходил с ума по своей покойной жене. Не знаю, похоть или безумие заставили его снова жениться. И если уж ему так приспичило, то он мог бы по крайней мере найти себе невесту из приличной дворянской семьи, которая сумела бы разумно распорядиться богатым наследством.

– Если человек захотел насладиться прелестями красотки в последние месяцы жизни, то, поверь мне, ему не до правил приличия и не до людских пересудов, – смеясь, заметил шотландец. – Я высоко ценю ум моей жены и ее благородную душу. Но когда она ходит без блузки, меня привлекают в ней другие качества.

И он кивнул в сторону полуодетой бесстыдницы, которая, держа кисточку в зубах, стирала с холста тряпочкой неудачно нанесенные мазки.

Коул допускал, что некоторые мужчины находят ее красивой. Им может понравиться медовый оттенок ее кожи, они могут любоваться игрой света и тени, падающей от листьев высокого вяза на ее обнаженные плечи. Их может, в конце концов, пленить изгиб темно-рыжих бровей, которые леди Анструтер так забавно хмурила, погрузившись в работу.

Вот только губы соседки, по мнению Коула, могли показаться чересчур пухлыми, излишне чувственными. Не всем понравятся такие очертания. Коул следил, как она задумчиво грызла кончик кисточки, разглядывая свою работу.

Да, леди Анструтер могла показаться привлекательной. Но ему она не нравилась. Коул предпочитал иссиня-черные локоны и фарфорового цвета кожу, а у леди Анструтер были веснушки и медовый загар.

– Думаю, тебе не следует осуждать старика, – снова заговорил Рейвенкрофт. – Людям свойственно увлекаться, особенно в момент смертельной опасности. Я много раз наблюдал это в армии. Медсестры в госпиталях становятся лучом света для раненых. Понимаешь, о чем я говорю? Когда красивая добрая женщина ухаживает за смертельно больным человеком, нежно прикасается к нему, он не может устоять перед ней и проникается чувством любви. Его захлестывают сильные эмоции. – Шотландец бросил на Коула многозначительный взгляд. – И потом, медицина – более уважаемое занятие, чем проституция, ты согласен?

В глазах Коула вспыхнул гнев, однако ему нечего было возразить другу. Отрицать очевидное было бы глупо.

– Это всего лишь мое мнение, я никого не хочу судить или оскорблять! – подняв руки в примирительном жесте, торопливо сказал Рейвенкрофт. Его лицо излучало добродушие. – Я сам пал жертвой проклятия. Ты знаешь, что я женился на женщине из приюта, опозоренной, оболганной, обесчещенной. Однако из нее вышла отличная маркиза.

– Надо быть сумасшедшей, чтобы выйти замуж за Демона-горца, – пробормотал Коул в отместку за колкости друга.

Его слова не задели Рейвенкрофта за живое, он только добродушно рассмеялся.