— Рада…

— Ты бы, конечно, предпочел увидеть кого-то другого.

Оправившись от изумления и справившись с первым порывом просто броситься мужчине на шею, буркнула цыганка, отступая на шаг, по привычке пряча руки за спиной, как делала всегда, когда скрывала свои истинные чувства или лгала.

— Нет, я не ожидал, что мне выпадет такое счастье, хотябы увидеть тебя, — едва заметно улыбнувшись, негромко ответил он.

Гнев на перфектума как-то сразу же отступил на второй план. За прошедшее время он слишком сильно соскучился за этой цыганкой. Пусть она и злилась на него, пусть и считала предателем, но просто видеть ее — уже было самым ценным подарком судьбы.

— Увидел, — покачала головой девушка, нахмурив брови и забавно наморщив носик. — Если это все, то я пойду.

Девушка отступила влево, собираясь уйти. Теперь, когда радость от встречи немного утихла, ее омрачили обида и злость. Но уже не на Таира, а на себя саму. И, если обида на мужчину давно уже прошла, то злость на себя никак не желала притупляться и вгрызалась в душу, разрывая ее изнутри когтями.

Каждый раз, вспоминая о Таире, Рада думала о своем предательстве. О тех словах, которые сказала ему в комнате и о том, что сказала в камере.

Назвала Таира предателем, хотя во всем была виновата лишь она.

Тряхнув головой, девушка решительно шагнула вперед.

Нахмурившись, мужчина спешно шагнул ей наперерез, даже расставив руки, только бы ее не пропустить.

— Рада, постой! Я виноват, да. Мне стоило поспешить, стоило рискнуть, стоило попасться и отправиться на костер, но попытаться тебя спасти. Мне стоило забыть о всех, стоило… Так поступить ради любимой девушки было бы правильно, но видимо я слишком черств груб, неправилен для этого. Мне не стоило думать о других, так было бы правильно поступить влюбленному. Я виноват. Если можешь, прости. Я виноват в том, что люблю цыганку-танцовщицу Раду и я виноват в том, что я — Таир Бродяга, пришедший, которому доверились свободные люди Лавуара. Я виноват, прости, если только можешь, — так же тихо, но четко произнес он, глядя в лицо маленькой змейки, что так прочно обосновалась в его сердце.

Понимая, что еще немного и он просто не сдержится, попытается притянуть ее к себе, перехватить, обнять, поцеловать… Мужчина яростно тряхнул головой и быстро шагнул, почти бросился вперед, только бы прогнуть наваждение.

Было не место и не время. Он был не тем человеком, который имел бы права на такие чувства, но ничего поделать с глупым сердцем не мог. Оно любило и в этой любви границ не знало.

Слова мужчины с трудом доходили до сознания, в висках пульсировала кровь, в голове отдавалось одно лишь слово «любимая».

Зажав ладошками рот, упорно сдерживая слезы, Рада широко открытыми глазами смотрела на мужчину. Мужчину, заменившего ей отца. Человека, которого всю жизнь считала братом.

Любимая девушка.

На какое-то время Рада даже забыла, как дышать. Сердце пойманной птицей билось о клетку ребер, желая освободиться из тесного плена.

— Таир! — крик сорвался с губ вместе с дыханием, помимо ее воли.

Рука, метнувшаяся вверх, в бесполезном, призванном удержать мужчину, жесте, безвольно опустилась вниз.

Поздно.

Он уже мчался по коридору, подобно стреле, пущенной искусным лучником.

— Ты не виноват, Таир. — прошептала девушка, глядя ему вслед, глазами, мутными от слез.

А если и виноват, то не в том, что не кинулся спасать ее, не в том, что поставил жизнь многих превыше одной.

Нет. Она не ставила ему в вину ничего из того, о чем он думал. Только то, что попался. Только то, что пришел. Она уже даже и забыла, что началось все с обмана. Небольшой лжи. Хитрости, которая обернулась для всех чем-то ужасным. Для нее, для пришедших, для Таира. Подбежав к окну, девушка успела увидеть, как Таир взбирается на лошадь и в сопровождении черного всадника выезжает за ворота.

Вздрогнув по какому-то безотчетному чувству, Рада, совершенно опустошенная, медленно опустилась на подоконник, закрыв лицо руками.

Если, Таир был виноват в том, что полюбил цыганку, то она была виновата в том, что ее сердце не могло ответить той же страстной любовью, которой пылал к ней Таир Бродяга.

Она любила Таира, всем сердцем, но той трепетной любовью, которой любят брата или отца.

«Влюбленный. Люблю…»

Голос Таира эхом звучал в голове, отдаваясь острой болью в сердце. И Рада, вдруг, почувствовала себя непросто несчастной, а уничтоженной.

В груди разверзлась черная бездна отчаянья. Какой же дурой она была. Она должна была все понять раньше. Она всегда понимала Таира. По крайней мере, думала, что понимает.

Поджав губы, девушка запрокинула голову назад и, сложив ладони в молитвенном жесте, прижала их к груди.

Рада понимала, что если они переживут все это, то ничего уже не будет, как раньше. Она должна будет что-то сказать Таиру. И это пугало. Взглянув в окно, девушка отшатнулась назад, испугавшись мелькнувшей в голове малодушной мысли: стоит сделать один шаг и все закончится.

А может быть, эта мысль не так уж и плоха?

Сказать правду Таиру она не сможет, а обманывать его будет еще более невыносимым.

Глубоко вдохнув, девушка отпустила ручку окна, за которую уже взялась, чтобы отворить створку и оперлась спиной о стекло.

Жизнь, вдруг, со всеми пережитыми невзгодами, со всеми печалями и трагедиями представился таким простым и радушным, в контрасте с которым одно лишь слово «люблю», на которое нельзя было ответить взаимностью превратилось в петлю. В змею, готовую ужалить одного или второго. Ее или Таира.

— Творец мой, — в отчаянии прошептала цыганка, зажмурив глаза, прижимая ладони к груди, как прижимают ладанку или талисман. — Творец мой, помоги мне. Помоги ему… направь, боже, посоветуй.

Поднявшись с подоконника, девушка медленно направилась обратно по коридору и очень скоро очутилась во дворе. Солдат, следовавший за ней, как тень, снова был рядом.

Над Лавуаром сгущались тучи, пошел дождь. Капли воды бились о мостовые, крыши, стекла и умирали, чтобы дать снова возродиться туманом.

Обернувшись к солдату, Рада секунду пустым, ничего не выражающим взглядом смотрела на него, а затем шагнула на брусчатку и запрокинула голову вверх, подставляя лицо каплям дождя.

Дождя, который вместе с цыганкой оплакивал любовь. Прекрасный цветок, который расцвел вопреки всему, но вместо радости принес лишь горе.

Глава 9. Мастер Пикапа

Через несколько минут после того, как за Таиром закрылась дверь в нее снова постучали.

— Ваше преосвященство, — войдя, с порога коротко поклонился стражник, держа в руках какие-то бумаги. —