Гольдингенский замок также оказался невелик, без архитектурных излишеств, того простого образца, который путешественники, вернувшиеся с Востока, могли бы сравнить с караван-сараем, – каменный квадрат со стороной в тридцать туазов, с башнями по углам. Толстые доломитовые стены издали казались белыми, вблизи – сероватыми. Его окружал довольно большой двор со службами, казармой, конюшней, хлевами – форбург, также обнесенный высокой каменной стеной, и со стороны реки стена словно вырастала из воды. Со стороны суши стена была усилена еще и земляными укреплениями с пятью бастионами.

– А пушки на бастионах здешней работы, отлиты в мастерских его высочества, – радостно сообщил граф.

* * *

Предупрежденный о приезде бегинок, герцог распорядился принять их в замке, но представить путешественниц граф собирался вечером, во время приема. У них было время отдохнуть с дороги и убраться. Делать модные прически они не стали, поскольку волосы все равно были полностью закрыты покрывалами, но Анриэтта чуточку набелилась и нарумянилась, смазала особым бальзамом губы, чтобы они были ярче. Кроме того, бегинки изящно обулись и надушились. Для первой встречи больше не требовалось.

Рекомендательные письма к герцогу Мазарини раздобыл прекрасные – из Рима, из канцелярии самого Папы, а также от знакомцев герцога из Ростока, где Якоб учился, и из Лейпцига, где постигал кораблестроение. Лично обращаться к Якобу он не стал, хотя они во время путешествия курляндца во Францию и свели знакомство. Герцог не должен был знать, что Мазарини и бегинки как-то связаны между собой. Это сильно помешало бы им выполнить задание.

Хотя герцог был лютеранином, но прежде показывал свою верность польскому королю тем, что покровительствовал местным католикам и даже построил для них в Гольдингене церковь Святой Троицы. И в Курляндии нередки были случаи, когда немецкие землевладельцы, женясь на польских красавицах, переходили в католичество. Случались забавные истории – когда Иоганн Ульрих фон Шверин, властитель Алшвангена, что в четырех немецких милях к западу от Гольдингена, взяв в жены Барбару Конарску, не только сам сменил веру, но и всех подданных заставил; мало того – велел земледельцам одеваться на польский лад. Это было более тридцати лет назад, мода прижилась, и жителей Алшвангена всюду узнавали по ярким юбкам, платкам и кафтанам.

За полчаса до назначенного времени в северном крыле замка, в Корабельном зале (он был еще не полностью убран картинами с изображением лучших герцогских кораблей, ну так и флот еще не весь был построен), собрались путешественники. Вид у них был похоронный – все в черном, даже Дюллегрит. Для такого случая она была в юбке и даже завила волосы – хотя Анриэтте показалось, что это шиньон.

– Такую компанию прогнали бы из Лувра, велев отправляться на ближайшее кладбище, – шепнула Денизе Анриэтта. – Клянусь, если бы не наши покрывала, мы были бы как сборище гостей с того света.

В другом конце зала стояли музыканты его высочества – восемь человек. Граф уже рассказал, что герцог с супругой обожают музыку, и Анриэтта, почти равнодушная к сладостным звукам, заранее тосковала при мысли, что придется вести речи обо всех этих скрипках и лютнях. Как всякая юная дама, которую готовили к придворной жизни, она была обучена и пению, и игре на клавесине, но не пела уже очень давно – это был ее способ соблюдать траур.

Там же, в Корабельном зале, были дамы и кавалеры, составлявшие обычное общество герцогини, – общество герцога приглашать на прием было бы смешно: кроме своих прямых подчиненных он чаще беседовал с моряками, иностранцами, приехавшими предлагать свои услуги, мастерами на фабриках, голландскими архитекторами и огородниками, французскими художниками, немецкими докторами.

Герцогские пажи встали у дверей с гордым видом, за ними явился распорядитель, пробежал вдоль строя путешественников, одних поставил вперед, другим велел отступить назад и сам занял место перед ними, пожирая глазами распахнутую двустворчатую дверь. Рядом был граф ван Тенгберген, хорошенький, как архангел Гавриил на картине, с завитыми волосами и счастливой улыбкой.

Вошли герцог Якоб и герцогиня Луиза-Шарлотта.

Дениза, кланяясь, смотрела на герцогиню – эта сорокалетняя женщина была для бегинок главной помехой в деле.

Герцог взял в жены дочь покойного курфюрста Бранденбургского Георга-Вильгельма и сестру нынешнего курфюрста Бранденбургского Фридриха-Вильгельма, правителя с железной волей, способного сделать из молодцов, по двадцать лет состоявших в разбойничьих шайках, добропорядочных граждан. Его земли опустошила Тридцатилетняя война, но он звал к себе всех, кто не боялся работы, заводил мануфактуры и фабрики, торговые дома, чуть ли не заново собирал сильную армию. Союз с Фридрихом-Вильгельмом был герцогу Якобу и полезен, и приятен – оба стали заботливыми хозяевами на своих землях, помогали друг другу советами, ощущали себя едва ли не братьями. Видимо, этому очень способствовала Луиза-Шарлотта, и, значит, ее семейная жизнь с Якобом оказалась удачной. Это Денизу не радовало – трудно подбить на грех мужа, для которого жена – и мать его детей, и помощница, и залог политического союза. Даже если она уже не молода. Насколько Дениза знала, Луиза-Шарлотта вышла замуж в двадцать восемь лет, и теперь ей, выходит, под сорок.

Герцогиня имела высокий открытый лоб, который она даже не пыталась прикрыть кудряшками, и длинный крупный нос. Если бы не нос – она была бы хороша: темноглаза, с маленьким красивым ртом, с густыми, зачесанными назад и опускавшимися до лопаток черными кудрями, при этом часть волос была собрана в узел на затылке. На шее у нее была лишь нить очень крупного жемчуга. Огромный воротник с тремя рядами фестонов из дорогого кружева, сам по себе – целое сокровище, был аккуратно разложен по плечам.

Анриэтта же с любопытством глядела на герцога, распахнувшего объятия графу ван Тенгбергену.

В молодости герцог был красив и, скорее всего, походил на графа, разве что ростом пониже, и нос он имел орлиный – хоть и не такой выдающийся, как знаменитый клюв принца Конде. Сейчас он нажил второй подбородок, лицо немного обвисло, но большие темные глаза все еще были хороши. Он также был завит и принаряжен, в большом воротнике из дорогого кружева, хотя выглядел чуть старомодно – то ли парижские моды до Курляндии доходили с большим опозданием, то ли местное общество не любило новинок, а может быть, герцог не считал нужным наряжаться, мало времени уделяя светской жизни. Это Анриэтте даже понравилось – чересчур щеголеватые мужчины ни у кого доверия не вызывают.

– Рад видеть тебя, мой друг, – сказал герцог. – Поцелуй ручку ее высочеству и показывай свои находки.

– Все, о чем вы, ваше высочество, писали, я исполнил, и даже более того, – граф указал на Денизу с Анриэттой. – Господу было угодно, чтобы я встретил этих дам, и, раз они тоже собирались в Митаву, я предложил им присоединиться к нашей компании. Вот сестра Дениза, вот сестра Анриэтта, рекомендую их вам, ваше высочество… – это относилось к герцогине, которую уже окружили ее дамы.

– Вы ведь бегинки? – спросила Луиза-Шарлотта.