— Странно, — задумчиво проговорила тетка, — этот гуру меня пугает. За день до убийства Саши он встретил меня в фойе и как крикнет в ухо: «Голоса слышу! О беде толкуют!» Я тогда ночь не спала.

— А ведь собрание действительно проходило в фойе, — Алена мгновенно забыла о своей обиде, — помните, после убийства? Там как раз и обсуждали.

— Точно! — завороженно прошептала Настена.

— И еще, Журавлев мне говорил, что отец Гиви странно на него смотрел на последней репетиции — так, словно прощался.

— Ну и что теперь, просить этого гуру, чтобы он раскрыл тайну преступления, используя свой дар ясновидца? — саркастично, но не слишком уверенно поинтересовался Вадим.

— Во всяком случае, стоит попробовать, — Алена пожала плечами.

— Мне кажется, что все это полная чушь! — довольно резко выступила тетка Тая. — Помнишь историю с дядей Васей в прошлом году?

— Как, еще одна история? — усмехнулась Настя.

— Эта — другого рода. У моего соседа и хорошего друга прошлой весной угнали из-под окна машину. Ну, он сразу пошел в милицию. Там искали, но безрезультатно. Тогда он отчаялся, обратился к экстрасенсу — женщина немолодая, с виду приличная, чего-то пошептала, глаза закрыла, потом открыла и говорит: «13-я Парковая, дом пять, во дворе». Дядя Вася этот двор чуть ли не с лупой обшарил — ничего. А через месяц машину свою нашел в ста шагах от соседнего магазина: мальчишки ночью покатались и бросили. К утру снегом замело, а как таять начало, она и обнаружилась. Так что не верю я всяким ясновидцам.

— Вообще-то вы правы, — поддержала ее Настена, — у матери тоже есть одна знакомая целительница. Подходит ко мне, руками поводила — у тебя, говорит, детка, голова болит. Я ей отвечаю, что не болит у меня голова, у меня проблемы с желудком. Тогда она еще руками поводила — точно, говорит, гастрит. А потом оказалось, что и гастрита нет.

— Не знаю, — протянул Терещенко, — в такой ситуации я готов поверить хоть Вельзевулу.

— Наш следователь только что признался в своем профессиональном бессилии! — Алена нашла-таки повод уколоть наглеца.

— Признание поражения — уже шаг к победе, — изрек Вадим, чем подрубил на корню ее старания. Она ожидала большего — истерики с его стороны, как минимум.

— Ну шагай дальше! — Алена чувствовала себя посрамленной, по крайней мере тетка с Настеной ее явно не одобряли. — Успехов!

С этими словами она встала и быстро выскочила за дверь, не решаясь посмотреть ни на кого из присутствующих.

* * *

Работа как-то не клеилась, заказанная Борисычем статья не продвинулась ни на строчку. В театре сосредоточенно репетировали, пытаясь работой заглушить эмоции. О Журавлеве никто беседовать не хотел, ограничивались парой фраз и отсылали к Лине Лисицыной — она, дескать, расскажет в красках. Каким он был человеком. Та же чванливо отнекивалась, объясняя, что разговоры об Александре повергают ее в «страшную депрессию», а это совсем не ко времени, учитывая важность ее роли в «Гамлете». Алена ей не очень-то верила — «цену себе набивает». О самом же спектакле пока говорить было рано, кроме того, что вместо убитого теперь репетировал Ганин. Вообще, чувствовалась напряженность — никто не скандалил, даже главный давал указания непривычно сдержанным тоном. Людомиров перестал шутить и кривляться. Лина смотрела на всех отстраненно, а гуру больше не доводил никого своими прорицаниями. Все затихло, как перед бурей, которая должна была произойти непременно, как только кто-нибудь не выдержит и сорвется. Первым сорвался Федоров, который, выпив «с горя» стопку водки, теперь практически не просыхал, шатался по коридорам театра и вещал вместо своего духовного наставника. Главный пока мужественно терпел, призывая отца Гиви повлиять на подопечного. Тот, по его словам, усиленно молился, но пока безрезультатно. Тетка Тая с головой окунулась в неожиданно воскресший роман своей юности и напропалую таскалась с Горынычем по тенистым аллеям. Так что у Алены выхода не было — пришлось снова сдружиться с Корнелией. Та хотя бы охотно обсуждала с ней ее дурацкое положение. А положение действительно было идиотским. В театр ей идти не хотелось, потому что там ей грозила встреча с Терещенко, а это означало — ненавидящие взгляды, упреки, издевки и прочие неприятности, от которых она уже устала. И как это он вдруг научился общаться с женщинами: перестал краснеть и смущаться, наоборот, держится весьма уверенно, словно родился заправским Казановой. Шуточки ее на него больше не действуют — теперь она сама же от них и страдает.

— Вся проблема в том, что ты в него влюблена, — соседка блаженно вздохнула.

— Я?! Да я его ненавижу! — возмутилась Алена.

— Ненавидишь, потому что больше не чувствуешь себя рядом с ним уверенной. А это потому, что влюблена, — прозвучало как приговор.

— Глупости! — Алена все еще пыталась отстоять прежнее достоинство. — По ночам он мне не снится, да и вообще, лучше бы я его и не встречала больше!

— Вот! О чем я только что и говорила. Ты влюблена, ты боишься его, боишься сказать или сделать что-то не так…

— Еще бы! Он стал совсем другим. Он научился ставить меня на место, как бы это дурацки ни звучало.

— Правильно, потому что рядом с тобой он чувствует себя сильным мужчиной. Он уверен в себе. А это означает, что и он в тебя влюблен. Вот так!

— Проявлял бы он свою уверенность с кем-нибудь еще, а то я его придушу!

— Он и проявляет, только ты не хочешь этого замечать.

— Все потому, что теперь он чувствует себя очень важной персоной! Надо же, повысили его. Начальник хренов! — проворчала Алена.

— Ты в корне не права. Ты не хочешь понять, что только от тебя зависит, как он поведет себя с тобой. Женщина — королева компромисса, а мужчина — воин. Так что не жди, что он явится к тебе с извинениями — сделать первый шаг должна ты.

— И почему мне достаются такие несносные мужики?

— Не знаю. Если тебя пятый раз бьют по морде, то дело не в очередном обидчике, а, извини, в морде. Попробуй измениться, настройся на хорошее, дочитай хотя бы один роман.

— Ну, я не могу больше! — Алена закатила глаза. — Сто пятьдесят страниц марафона по Парижу в одном направлении: от дома до реки. Я скоро сама начну бегать по утрам!

— Вот когда ты переменишь отношение к любовным романам, тогда и поймешь, как вести себя с твоим разлюбезным следователем, — уверенно заключила Корнелия.

Ее уверенность Алене не передалась.

* * *

«Она бежала что есть сил. Сердце ее билось так, что, казалось, вот-вот выскочит из груди… — «И шлепнется под ноги, — добавила за автора Алена. — Никогда мне не проникнуться этой сопливой романтикой!» — Набережная была уже близко. Уже слышался мирный плеск воды… Она вдруг остановилась и замерла — может, она опоздала? Влажный воздух ударил ей в голову…»

Алена отложила книжку в сторону и, потянувшись, встала. Подойдя к зеркалу, она внимательно вгляделась в свое отражение.