— Когда я сказала тебе в день нашей свадьбы, что у меня не было других мужчин…

— Ты внезапно вспомнила парочку их имен? — предположил он.

Эмили не обратила внимания на его резкий сарказм, потому что, конечно же, любой бы повел себя в таких обстоятельствах точно так же. Но он еще не осознал своего прошлого, поняла она, и, возможно, в каком‑то смысле она была виновата и в этом тоже.

— Нет. Никаких мужчин не было… потому что никто не мог сравниться с тобой. И то, что испытывала к тебе, я никогда не чувствовала ни к кому другому.

Она не знала, какой реакции ожидала от этого робкого откровения, но уж точно не той, которую получила. Все его ледяное самообладание исчезло, и лицо вспыхнуло внезапной яростью.

— Неужели ты теперь жалеешь меня, Эмили?! — яростно воскликнул он, и злой зеленый огонь вырвался из глубины его глаз. — Ты думаешь, что, открыв тебе свое постыдное происхождение, я ухвачусь за любую крупицу любви, которая попадется мне на пути? Что незаконнорожденный сын проститутки и вора будет благодарен за все, что он может получить?

Она видела его боль и гнев и благодарила свой инстинкт самосохранения, который не позволил ей сразу же сказать, что она любит его.

— Мне все равно, какое у тебя происхождение! — тихо сказала она. — Мне все равно, кем был твой отец и чем занималась твоя мать.

Его лицо превратилось в маску.

— Я рассказал тебе все это вовсе не потому, что нуждался в твоем одобрении, — холодно ответил он. — Я поведал тебе все это лишь потому, что ты об этом попросила.

— Дело в том, Алех, что если ты всерьез собираешься заняться политикой, то сначала тебе нужно решить пару вопросов.

Алех оторвал взгляд от финансового журнала, все равно он не мог сосредоточиться на статье, буквы плясали у него перед глазами. Эмили стояла в другом конце комнаты, натягивая шелковые трусики, ее пышное тело освещалось утренним солнцем, ее волосы казались сделанными из чистого золота. Он проглотил вожделение, которое поднималось внутри его, вожделение, которое постоянно вырывалось из‑под его контроля. Вчера вечером перед ужином он поделился с ней своим грязным секретом, ожидая… чего? Он не был уверен, но определенно не ее полного принятия мрачных фактов о его происхождении, которые выплеснулись из него, как черный яд.

Внутри у него все сжалось. Он думал, что знание его прошлого оттолкнет ее. Что ее лицо исказится от отвращения, и она постарается это скрыть. Но она осталась спокойной. Ни обвинений, ни обид, когда он огрызнулся на нее. Она хладнокровно надела новые туфли, и они пошли ужинать с Сальваторе Ди Лукой и его подругой. Эмили легко освоилась в роли сияющей новобрачной. Она вела себя так, словно и не было грязной правды о его прошлом, но это только усилило его предубеждение против нее. Ему стало казаться, что она находится в более выгодном положении. Он стиснул зубы. Неужели ее настолько соблазнили частные самолеты и роскошные отели, драгоценности и дорогая одежда, которые он ей мог обеспечить, и она решила, что не сдастся без боя? Была ли ее любовь к материальному комфорту сильнее, чем осознание того, что ее муж был сыном беспробудного пьяницы и проститутки?

И все же, когда они занимались сексом прошлой ночью, она была нежной, как никогда. Когда все закончилось, она крепко обняла его, ее длинные пальцы нежно гладили его волосы, и это было восхитительно. Опасно‑интимно. Поэтому он отстранился от нее и лежал, бунтующе уставившись в темный потолок. Неужели вся эта нежность родилась из сострадания, с горечью думал он. Неужели она действительно думала, что он нуждался в ее сочувствии?

— Алех, — позвала она. — Ты слышал хоть слово из того, что я говорила?

Он пожал плечами.

— Не так‑то просто сосредоточиться на чем‑то, когда ты одеваешься передо мной, — протянул он.

Она застегивала молнию на облегающем кремовом платье, которое тоже было куплено в магазине «Шанель», и он увидел внезапно промелькнувшее выражение твердости на ее лице, как будто она собиралась сказать что‑то неприятное, что он не рад будет услышать.

— Если ты серьезно собираешься заняться политикой, — тихо сказала она, — то не боишься, что правда о твоей матери выйдет наружу?

Почти сожалея о своей поспешности, Алех покачал головой:

— С чего бы это? До сих пор никто ничего не узнал, даже когда я объявил, что ухожу из поло. — Он стиснул зубы. — Я подозреваю, что большинство ее клиентов уже мертвы, а те, кто жив, вряд ли собираются хвастаться тем, что общались с проституткой, не так ли?

— Но это возможно, — настаивала она. — Особенно в политике, где любая мелочь будет вытащена на свет божий и рассмотрена под микроскопом.

— Это просто риск, на который мне придется пойти, — неловко поежился он.

— Если только ты не возьмешь все под свой контроль, — предложила она.

— В каком смысле?

— Никто из нас не должен отвечать за поступки наших родителей, — произнесла она, медленно подбирая слова. — Ты хороший человек, Алех, и ты совершаешь хорошие поступки. У тебя есть благотворительный фонд…

— Как я уже говорил, я не прошу твоего одобрения, — резко сказал он.

— И вместо того, чтобы жить со страхом разоблачения, — твердо продолжила она, — подумай о том, чтобы сделать объявление. Если информация о твоем прошлом будет исходить от тебя, то она потеряет часть своей силы. Я не предлагаю тебе сделать это сейчас, просто поразмышляй об этом, когда начнешь свою кампанию.

Алех снова почувствовал острый укол совести. Почему бы ей не перестать быть такой чертовски рассудительной. С каждой секундой он вспоминал о том, что заставило его влюбиться в нее в первую очередь. Ее мягкость. Ее понимание. Ее энтузиазм. Но это было тогда, мрачно напомнил он себе. Сделать то, что он запланировал, было нелегко, и чем дольше продолжался этот квазибрак, тем труднее это становилось. Но он не мог от нее отказаться. Еще нет. Слишком много ее нежной чувственности он еще не испытал до наступления этого дня. Он судорожно сглотнул. Так что, возможно, ему следует отвезти ее обратно в Аргентину — туда, где все началось. Остаться с ней наедине и наслаждаться ею снова и снова, пока его аппетит не будет наконец удовлетворен. Разве не будет восхитительной иронией, если круг замкнется таким вот образом?

Откинув смятую простыню, он встал с постели.

— У меня с пилотом утвержден новый план полетов, — сказал он.

— Что?

— Мы направляемся в Аргентину, — холодно сообщил он.

Прекратив расчесывать волосы, она отвернулась от зеркала и моргнула:

— Уже?

— А почему бы и нет? — пожал плечами он. — В Париже мы все закончили. Собирай вещи, мы уезжаем сегодня днем.

Эмили отвернулась, решив скрыть свою обиду на его холодный и повелительный тон, точно так же, как она скрывала это вчера, когда он отверг ее попытки утешить его после того, как он рассказал ей о своей матери. Но чего она ожидала? Разве глубоко травмированный своим прошлым мужчина мог вот так просто позволить приблизиться к себе? Неужели она и правда такая наивная?