А киргиз говорит:

– Тогда пусть в такси идут работать.

Пьяная Оля вдруг говорит:

– А ведь это мысль!

И опять засыпает.

Киргиз смеется, мы приезжаем к Олиному дому, и она, выходя, говорит ему:

– Если они и Мейерхольда в бочке с говном утопили, то что говорить?

И уходит.

А мы дальше едем ко мне в Химки.

Шофер спрашивает:

– А кто утопил в бочке с говном этого… как она сказала?

– Мейерхольда. Это давно было, лет 70 с лишним назад.

– А он ее дедушка? Или прадедушка? – спрашивает шофер.

– Да нет, просто она за всех переживает.

Шофер неожиданно говорит:

– Да, видно, что хорошая женщина. Хоть и пьяная. Переживает даже за какого-то Мирехолда, которого кто-то 70 лет назад утопил. Обычно пьяные пассажирки просто дико хохочут и ни за кого не переживают: только если муж встречает их, к примеру, они все время говорят: щас как взвесит… ну этих (он покраснел).

– Здюлей?

– Ну да, здюлей, и еще там в начале ПИ.

…Все-таки мне интересно, насколько «яркой» (как пишет газета «Ленинградский рабочий») была речь общественного обвинителя Сорокина, когда судили Бродского.

Я думаю, что речь вот такая была примерно:

«В то время как советский народ бороздит космические пространства, товарищ Бродский ничего не бороздит, а мог бы, между прочим, и побороздить. И если не космические пространства, то хотя бы, между прочим, пространство около своего дома, как это делает дворник Мухаметшин, который каждое утро бороздит асфальт, потому что дворник Мухаметшин – заслуженный дворник города-героя Ленинграда и имеет медаль за свою работу на общественное благо, кроме того, дворник Мухаметшин тоже пишет в свободное время стихи – написал, между прочим, к празднику 8 марта стихи, так я плакал, когда читал эти стихи. А стихи товарища Бродского, по-моему, совсем не к 8 марта и даже не к 23 февраля, а просто непонятно к какой дате, и сам тов. Бродский, тунеядец, не может нам объяснить, к какой дате эти, с позволения сказать, стихи, написаны…»

Ну и тэ дэ.

– Сначала били в ментовке, а потом памятник поставили (сказала я маме, которая пила чай с Бабырой в день установки памятника Довлатову).

– Кому? (спросила Бабыра). Петровичу?

– Донатычу (сказала я).

– А кто это? (спросила Бабыра).

– Тот, кого били в ментовке (сказала мама).

– Так в ментовке, почитай, почти всех били – и что теперь, всем им памятники ставить? (сказала Бабыра).

– Они выборочно (сказала мама). Кому-то ставят, а кого-то забывают.

Бабыра всплеснула руками.

– Надо же! Безобразие! А Ленина вот снесли! Хохлы эти…

– Я бы тоже снесла (сказала мама).

– И алкашам бы поставила? (спросила Бабыра). Этот Донатыч ведь наверняка пьющий был. В ментовку трезвые-то не попадают.

– Лучше алкашам, чем Ленину (сказала мама).

Бабыра аж застыла от такого заявления (она как-то говорила, что Ленина «уважить» надо), а потом, чуть опомнившись, сделала неожиданный вывод:

– Так Ленина, штоле, снесли, потому что он не пил?

– И из-за этого тоже (сказала мама). Теперь только пьющим будут ставить.

Бабыра перекрестилась:

– Так что, этот князь Владимир за воротник тоже, штоле, закладывал? (Бабыра выразительно щелкнула себя по горлу.)

– Не просыхал (сказала мама).

– Я так и думала (понурилась Бабыра). Мой муж вообще в рот не брал ни капли.

– Вот потому-то ему памятника и не поставят! (сказала мама).

В глазах у Бабыры внезапно появился тщеславный блеск: как у Наполеона перед ответственным сражением.

– Это еще неизвестно (сказала она с достоинством). Какому-то алкашу поставили, к тому же нерусскому, Донатычу какому-то, и моему мужу могут поставить.

В общем, общалась я как-то с одним врачом-ортопедом.

Покупала у нее (теперь многие врачи пошли консультантами в магазины медтехники) такую штуку на ногу (нога болела, растяжение).

В этом магазине еще ортопедическая обувь продается.

Цены от пяти до десяти тысяч (!).

Врач начала тараторить:

– Вы такого нигде не купите: ноги в них отдыхают, все немецкое…

– Куплю в Америке (говорю). Раза в три дешевле причем.

– В Америке вас сто раз обманут (опять затараторила врачиха). Подлейший народ! А какие тупые все!

– Ну да, тупицы однозначно. Только почему-то среди них больше всего нобелиантов и голодных нет.

– Мне сестра, она там жила, рассказывала, что они все тупые.

– А сестра – нобелиант?

Врачиха пропустила мимо ушей мое обидное замечание и опять понеслась:

– Нобелианты – все наши. А они все – тупые. Ни одного писателя нормального нету!

Я оторопела, и всё же говорю:

– Фолкнер, Сэлинджер, Капоте…

И тут врачиха выдает:

– Вот вы просто какие-то фамилии английские называете, а откуда я знаю – может, это просто фамилии? Не писателей?

– Вы правы (говорю). Это из телефонного справочника «Желтые страницы». Это я в Нью-Йорке когда была, стырила из телефонной будки.

– Зачем?

– Чтобы пропагандой ихнего образа жизни заниматься. Причем именно в магазинах медтехники. Но вы меня раскусили. Ваша взяла.

Она рассмеялась довольная и… поверила.

Тетке лет сорок пять. Москвичка, отец – генерал (видно, что не врет, вспоминает какие-то подробности и пр.), окончила Первый мед, жила в Европе.

Так-то вот.

…Кстати, как-то ехала с таксистом-китайцем.

Таксист-китаец спросил меня:

– У тебя муза есть?