Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Бандит вытаращил глаза.
— Никого я не захватывал, никакого мальчишки, ни за кого не собирался брать выкупа! Клянусь всеми богами!
Зума врезал ему под ребра, Казз скривился.
— Я вам правду говорю! Спросите кого хотите! Никаких мальчишек не захватывал, никто от меня не убегал. А если это тот малец, которого Чернозубый ищет…
Старый бандит не видел никаких причин выгораживать Чернозубого и рассказал все. Внимательно его выслушав, купец и его помощник недолго переговорили. Энимилки остался с отрядом, а Зума и несколько стражников во весь опор поскакали обратно в Инеру.
* * *
Дом пылал сильно и жарко. Вся шайка быстро ушла с улиц и заняла один из пустующих полуразрушенных домов на окраине Инеры. Чернозубый был мрачен, к нему никто не осмеливался сунуться.
В доме он выбрал участок пола поровнее и бросил арцет. Тот покатился в сторону. Чернозубый посмотрел на Долговязого.
— Дорога в Тир, — коротко сказал тот.
Пульций осмелился подать голос.
— Надо догонять… у него целый день форы, и идет он явно не пешком сейчас…
Чернозубый только цыкнул на него. Сел у стены, погрузился в раздумья.
— Дорога в Тир, — через некоторое время сказал он, — для нас опасна. Там сейчас куча народу бродит. И нас заметят, и сделать ничего не сможем. Особенно раз он знает, что мы за ним идем.
Все молчали, только Пульций поерзал, но рта раскрывать не стал.
— Можно попробовать перехватить его перед Тиром или в самом Тире. Там это будет проще. Для этого нужно идти другой дорогой, через вырубки. И идти быстро. Судя по всему, малецтоже торопится.
— Куда торопится? — спросил Долговязый.
— Не знаю. И знать не хочу. Мне он нужен, я должен сдать его Аполлинору и получить свою плату.
— И еще…
— Чего еще?! — Чернозубый вскочил на ноги, рука легла на пояс с кинжалом. Его трясло, глаза налились кровью. Долговязый поднял обе руки.
— Я вот про что. Мы тут выяснили, что с мальцом кто-то или что-то есть. Что ему помогает. Так? Вот как с этим быть?
— Не страшно, — быстро ответил Пульций. — После того, как приведем этого парня в Дамаск, Аполлинор проведет обряд очищения. Мы получим прощение от богов. Так что волноваться об этом не стоит.
— Ну ладно, — мирно сказал Долговязый. — А…
Чернозубый надвинулся на него, тот попятился.
— Я про Энимилки, — быстро сказал он. — И Зуму. На них наше очищение сработает? Мы ведь его дом спалили, амалец вроде как под его покровительством.
Все почему-то снова посмотрели на Пульция. Тот развел руками.
— У господина Аполлинора большие возможности и большие связи. Возможно он поможет и в этом.
— Для него стараемся, — буркнул себе под нос Чернозубый. — Хотя мне, например, уже хочется самому этого мальца схватить поскорее.
Его большие ладони сделали движение, недвусмысленно показывающее, ради чего ему нужен малец. Пульций подскочил.
— Этот парень нам нужен живым, только живым!
— Конечно живым, — мирно ответил Чернозубый. Ладони его словно что-то перетирали. — Но ведь не здоровым, правда?
Пульций растерянно пожал плечами.
— Я не знаю.
— А я знаю. Господину твоему Аполлинору малец нужен для того, чтобы кое-что у него выяснить, да потом представить своему патрону, так? То есть нужен его язык и еще кое-что. Остальное не нужно, так?
Чернозубый наступал, размахивая руками, Пульций изо всех сил вжимался в стену.
— Так?!!
— Да, так!
— Хорошо, — Чернозубый вдруг успокоился. — Сейчас отдыхаем, утром выступим. Долговязый, поведешь через вырубки.
— Кто-нибудь наверняка пошлет к Зуме, сказать, что дом сгорел, — несмело сказал Кудра. — Они…
— Утром пошлет, черт знает, сколько там его искать будут, не раньше завтрашнего вечера найдут. Так что у нас день-два есть. Нас тут никто не видел, так что — все нормально.
* * *
Зума примчался в Инеру через час после отбытия Чернозубого с шайкой. У него, естественно, были свои источники, так что не прошло и часа, как он знал, что мальчик в сопровождении Зеба отправился в Тир рано утром. Потом ему доложили, про странную компанию, проявлявшую интерес к дому Энимилки. Недолгое расследование привело его на постоялый двор, хозяина которого он прекрасно знал.
Тот запирался не долго и сообщил все, что знал — правда, знал он мало. Постояльцы провели у него половину дня, потом ушли и не возвращались; был с ними Веревка, брат жены его любимого, потому и пустил, иначе бы ноги их не было в его заведении; главного зовут Чернозубый; да, густая борода, черная, с заметной сединой; бандиты как бандиты, только один странный человек — чистый, тощий, по-ученому выражающийся; нет, его не слушали, все слушали только Чернозубого.
Зуме рассказали про гонца в Дамаск и про письмо, которое отправил с ними странный тощий тип, путешествующий в компании откровенных бандитов, и он бы узнал, наверное, еще больше, но тут запыленный и смертельно уставший гонец передал ему письмо.
По его прочтению Зума некоторое время сидел и молча о чем-то думал.
— Как тебя звать, — спросил он у гонца.
— Освар. Сын Устевара.
— Ого, — Зума улыбнулся. — Мы с твоим отцом старые знакомцы. Где он сейчас?
— Они с мамой должны быть в Антиохии. Я волнуюсь за них. Сейчас такое творится…
— Да уж, ты прав. Что-то небывалое. Вот что — езжай-ка сейчас туда, к ним. Я все объясню, тебя не хватятся.
Молодой гонец, просияв, учтиво поклонился и, пообещав передать огромный привет отцу от Зумы, отбыл.
Перс взялся за стило и написал большое письмо, которое отдал помощнику, строго наказав передать точно в руки Энимилки. Отдав еще несколько распоряжений, он сел на коня и тоже был таков.
Глава 8. Встречи
Азрик и Зеб остановились в небольшой деревушке, которая прилепилась на склоне большой горы. Они не очень торопились и добрались до хребта Энли только к вечеру. Унатан — так называлась деревня — служила воротами, после нее дорога превращалась в тропу и поднималась к невысоким перевалам, после которых петляла меж гор и выходила на равнину — к побережью и городу Тир.
Деревня жила с приюта тех, кто ходил через горы, так что там было много мест для ночлега. Зеб и Азрик выбрали себе небольшую комнату — в ней стояло два топчана, застеленных толстыми одеялами, большая каменная умывальня со стоком куда-то под пол, два стула и крепкий стол.
В дороге они много беседовали. Старый Зеб повидал мир и много рассказывал всяческих чудес — о кипучей Александрии, о развеселой