Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Если где-то вспыхивала драка, то забирали в участок, как вы понимаете, Беккерфильдов, которые проходили мимо. Все разыскиваемые полицией государственные преступники были в профиль и в фас похожи на Беккерфильдов, отчего последних нередко сажали в тюрьму и выпускали только тогда, когда находили настоящего преступников, которые по ошибке оказывался родственник Беккерфильдов!
Леди и джентльмены! Не было на свете ямы, куда бы они не провалились среди бела дня! А споткнуться на ровном месте для них было раз плюнуть!
Словом, неудача шла по пятам и стала им как родная. Невезение вошло в кровь и плоть Беккерфильдов. Зато они стали людьми уверенными в завтрашнем дне. Они не сомневались — хуже не будет. Более того, они научились в каждой неудаче ловить крупицу удачи.
Когда по большим праздникам загорался их дом, они гнали прочь соседей с баграми, уверяя их, что, не сгори дом сегодня, он непременно обрушится завтра, придавив всю семью.
Если пропадал кошелек, они радовались тому, что в нем были не все деньги.
Доставая из сундука приданое дочери и обнаружив, что сукно поела моль, они хохотали: «Наевшись этого сукна моль долго не протянет!»
Вот такие это были легендарные Беккерфильды.
…Слуга Патрик повторил: «Сэр Беккерфильд-младший супругой!»
И они вошли в зал. Эдвард с достоинством поклонился.
Супруга шаркнула ножкой, сбила мужа, вдвоем грохнулись на пол.
Гости бросились помогать, но, поскользнувшись на скользком паркете, попадали на пол. А Беккерфильды поднялись на ноги и качали в такт головами.
— Надо же, какая с ними неприятность приключилась, — бормотал Беккерфильд-младший, прикладывая с ломанную руку жены к растущей на лбу шишке.
Взятка
Тридцать восемь лет Леня Козлович со своим семейством честно прожил в коммунальной квартире на двадцать пять человек.
Леня привык к соседям, которых не было только в постели, и к своей комнатке площадью двадцать два не очень-то квадратных метра, такая она была вытянутая, коридорчиком.
Шанс на расселение был один: если дом треснет. Жильцы дебоширили как могли, раскачивая здание.
И вот, слава богу, дом треснул и пошел под капитальный ремонт.
Людей расселяли в отдельные совершенно квартиры.
В понедельник Леня, радостный, как предпраздничный день, вошел в отдел распределения жилплощади.
Принимал инспектор Чудоев М. П.
Максим Петрович был чудовищно хорош в черном костюме, зеленой рубашке и синем галстуке. Небольшие карие глазки его косили так, что встретиться с Максимом Петровичем глазами было практически невозможно! То есть посетитель видел Чудоева, а вот видел ли Чудоев посетителя, поручиться было нельзя.
Леня наклонился и прошептал на ухо:
— Знаю, что нельзя, но смерть как охота — трехкомнатную!
Максим Петрович развел глаза в стороны и сказал:
— Если бы вы были матерью-героиней или хотя бы идиотом со справкой… А если вы нормальный человек, увы, ничем помочь не могу.
И тут Леня выплеснул из себя фразу, бессмысленную до гениальности:
— Максим Петрович! Размеры моей благодарности будут безграничны… в пределах разумного!
— Тс-с! Зайдите в четверг после трех. И не забудьте размеры границ!
Дома, сидя за столом и тряся над борщом перечницу, Леня сказал жене:
— Люсь, падай в обморок! Я, кажется, выбил трехкомнатную!
Люся, как при команде «воздух!», рухнула на пол.
— Леньчик! Миленький! Положена двухкомнатная, будем жить! Раз ты что-то задумал — и однокомнатную нам не дадут! У тебя же легкая рука! Из ничего — бац! И беда!
— Цыц! Сначала послушай, а потом убивайся! Тут все чисто! Ну, придется немного дать!
— А что ты пообещал?
Леня наморщил лоб, вспоминая неповторимую фразу:
— Я сказал так… Размеры моей благодарности будут безграничны. В пределах разумного.
— Переведи с идиотского на русский! Сколько это в рублях?!
— А я откуда знаю. Сколько у нас в заначке?
— Осталось сто пять рублей тридцать пять копеек!
— Значит, столько и получит!
Люся заплакала:
— Леньчик! Тебя посадят! Ты не умеешь давать! Тебя возьмут еще в лифте, в автобусе! А за дачу взятки от трех до восьми лет. Значит, тебе дадут десять!
Леньчик, на кого ж ты нас бросаешь! Ты никогда в жизни не мог ни дать, ни взять! Вспомни дубленку, которую ты достал мне по дешевке за шесть тысяч рублей! Этот простреленный милицейский тулуп, который еле продали через год за тысячу рублей вместе со шкафом!
А сметана, которую Коля вынес нам с молокозавода! Ты ее тут же разлил в проходной под ноги народному контролю! Тебя чуть не посадили, списав на тебя все, что с молокозавода вынесли трудящиеся!
— А что делать? Посоветуй, если такая умная!
— А что, если… — Люся медленно поднялась с пола. — Иге в конвертах дают? Так вот, сунь туда вместо денег сложенную газету, заклей и отдай конверт только после того, как получишь ордер! И беги! У тебя был второй разряд по лыжам? Вот и беги! Кто станет орать, что взятку, мол, недодали?!
— Молодец, Людка! Соображаешь, когда не ревешь. Номер экстра-класса! За трехкомнатную — газета «Советский спорт»!
За ночь Люся на всякий случай подготовила три конверта с газетами, сложенными под взятку.
Назавтра Леня, трясясь как начинающий эпилептик, вошел в кабинет.
— Поздравляю! Вопрос решен положительно! — сказал Максим Петрович. — Осталось подписать у Новожилова — и все!
— Максим Петрович, так вы бы уж подписали… И тогда размер моих границ… не имел бы никакой благодарности!
Чудоев вернулся через пять минут и помахал перед носом у Лени подписанным, вкусно пахнущим ордером. Там было написано — «трехкомнатная»!
Леню потянуло за ордером, но Максим Петрович изумленно глянул в ящик стола, потом на Леню, как бы прикидывая: войдет Леня в ящик или не войдет?
Выхватив ордер, Леня бросил в ящик пухлый конверт и, пятясь к дверям, бормотал:
— Большое спасибочко! Заходите еще!
Тут, как из-под земли, выросли двое и хором сказали:
— Ни с места!
Старший ласково поманил людей из очереди, очевидно, чтобы они разделили его радость:
— Будете понятыми. Подтвердите дачу взятки.
Младший оперативник открыл ящик и достал оттуда конверт.
— Ваш?
Леня кивнул.
Старший жестом профессионального фокусника закатал рукава, дабы все убедились, что в рукавах ничего нет, и, ловко вскрыв конверт, бережно достал аккуратно сложенный «Советский спорт».
Подмигнув понятым, давая понять, что сам фокус еще впереди, он начал нежно разворачивать газетный лист.
Понятые, распахнув рты, с огоньком лютой справедливости в глазах, ждали финала. Ничто не делает нас такими честными, как чужое преступление.
Наконец газета была развернута — в два полных печатных листа. Оперативник тупо оглядел газету с обеих сторон. Ударил бумагу