де Сталь «Дельфина» и, со вздохом отложив томик, поставила ноги на стульчик возле камина - поближе к огню. За окном грохотал дождь, ветер бросал в окна целые потоки воды, сквозь пелену которой, да еще в темноте вечера нельзя было различить ни аллей, ни силуэтов деревьев - так неистовствовал в Белых Липах бретонский ноябрь. А здесь, в библиотеке, было на редкость уютно: пылал огромный столетний камин, вмещающий за один раз половину сосны, были зажжены высокие свечи в канделябрах и большая бронзовая люстра под деревянным резным потолком. Для чтения здесь было и светло, и тепло, и я от души наслаждалась этим спокойным вечером.

День прошел удачно: мы с детьми успели погулять до наступления непогоды, всей компанией поужинали, поиграли в триктрак и - это был приятный сюрприз - ни близняшки, ни Филипп не доставили мне сегодня неприятностей, протестуя против отправки в постель. Аврора рано ушла к себе, сославшись на то, что хочет написать письмо Буагарди.

Я могла с спокойной душой дочитать новый роман мадам де Сталь, привезенный недавно в Белые Липы заезжим торговцем.

Книга меня удивила. История женщины, молодой богатой вдовы по имени Дельфина д’Альбемар, влюбленной в женатого мужчину, которого сама же прежде сосватала для своей подруги, была описана многословно, но так страстно и раскованно, что в прежнем обществе, при Старом порядке, её сочли бы неприличной. Да и нынешнее общество вряд ли будет в восторге: одно дело - плясать полуголыми на балах, в абсолютно прозрачных платьях, не надев под них почти никакого белья, как делали многие теперешние щеголихи вроде Терезы Тальен, и совсем другое - самостоятельно распоряжаться своей судьбой. Такие истории - любовь к несвободному мужчине - случались сплошь и рядом в жизни, но говорить и писать об этом было не принято. Тем более, показывать, как женщина с упорством мужчины отстаивает свое право на личную жизнь и независимые решения! Я впервые читала что-либо подобное.

И прочитанное находило какой-то странный отклик в моей душе. Не любовные страсти, конечно, и не экзальтация героини, - нет, скорее идея независимости… я не могла не признать, что в ней есть приятные стороны. Мой опыт свидетельствовал, что именно в Сент-Элуа, моем личном имении, я провела если не самые счастливые, то самые спокойные дни в своей жизни. Эта мысль мелькнула в сознании и погасла - я даже, испугавшись, прогнала ее. «Хорошо, - подумала я, успокаивая саму себя, - что все у нас с Александром наладилось и мне больше нет нужды делать выбор между счастьем и покоем!».

В замке было тихо. Поглядев еще немного, как танцует пламя в камине, я уже подумывала о том, что пора подняться к себе. Потом я услышала, как чьи-то шаги раздались в коридоре. Кто-то быстро направлялся в правое крыло дворца. Хлопнула в глубине комнат дверь. Минуту спустя все стихло.

Кто это мог быть? Там, в правом крыле, были расположены картинная галерея и индийский кабинет Александра - большие помещения, гулкие нынче от своей пустоты. В них не осталось ни картин, ни драгоценностей, ни чучел животных, ни других восточных диковинок - все было упаковано и увезено в Англию. Пару дней назад я сама бродила там, касалась пальцами мебели, и душа моя содрогалась от тоски: неужели никогда уже не повторится наша счастливая жизнь в Белых Липах, замолкнут тут детские голоса, и поместье будет обречено на пустоту и забвение?

Так кто же это был? Недоумевая, я прошла по коридору. Мне показалось, из-под двери, ведущей в индийский кабинет, пробивается слабый свет. Не постучав, я распахнула ее и увидела Поля Алэна. Он выгребал из ящиков письменного стола последние бумаги.

- О, - промолвила я, не сумев скрыть, что неприятно разочарована. - Это вы, сударь. Право, я думала, это нерадивые слуги шарят по полкам, пользуясь покровом ночи.

Поль Алэн редко появлялся в поместье, в последние дни - особенно редко, я с ним никогда не пересекалась и была убеждена, что он уже уехал. Встреча с ним ничего приятного мне не сулила, поэтому я сделала шаг назад, намереваясь уйти.

Он окинул неприветливым взором мою округлившуюся фигуру и отвел взгляд.

- Это правда, что Александр вас окончательно простил? - отрывисто бросил он мне, глядя в сторону.

Этот резкий и неожиданный вопрос заставил меня остановиться.

- Об этом вам лучше поговорить с ним самим, - ответила я не без презрения.

- Что с ним говорить? Вы ему так заморочили голову, что он даже не задается вопросом, от кого, собственно, вы ждете ребенка. - Он передразнил, подражая голосу брата: - Реми Кристоф! Как Александр радуется, дуралей! Уже выбрал имя… готов назвать будущего младенца именем отца… можно было бы и не торопиться так, ведь речь, возможно, идет о бастарде!

Если он думал, что заденет меня, то это ему удалось лишь в малой степени. Меня несколько удивила лишь неожиданность этого нападения. Что ж до его сути, то я давно подозревала, что Полю Алэну и Анне Элоизе может прийти в голову что-то в этом роде, поэтому лишь иронически покачала головой:

- Нам с Александром, наверное, виднее, чей это ребенок, вам не кажется, сударь? Кто может судить об этом, если не родители?

- Родители! Он признал себя родителем и для близнецов, но от этого они не стали ему родными. Анна Элоиза - она до сих пор введена в заблуждение, считает их внучками…

Он яростно потер себе лоб, словно страдал от сильной головной боли. Я не желала дать ему ни малейшего шанса испортить мне настроение, поэтому снова подалась к двери, решив не участвовать в этом скользком споре. Он остановил меня:

- Постойте. Мне надо сказать вам пару слов, мадам.

- Вы говорите не слова, а изрыгаете сплошные оскорбления, у меня нет желания с вами скандалить.

- Нет. - Поль Алэн сделал шаг ко мне. - Послушайте, я буду достаточно сдержан, обещаю. Просто есть нечто, что я давно хотел вам сказать.

Я не очень поверила ему. Что он может мне сообщить? Любой обмен мнениями между нами прекратился более года назад, он ничего обо мне не знал, да и Александр, насколько я могла наблюдать, не посвящал его в тонкости наших отношений. Наверняка он просто хочет потрепать мне нервы. Но лицо Поля Алэна было так напряжено, кадык так быстро ходил под галстуком, что я решила дать ему возможность высказаться. Меня его ненависть не очень задевала, я