— Почему? — заметно дрогнувшим голосом произнес Айкин. — Думаешь, я теперь совсем пропащий человек, да? — И, горестно вздохнув, отвернулся, пряча заблестевшие в глазах слезы. И, всхлипнув, чуть слышно выдавил из себя: — Да… Так и есть. Совсем худой. Правда.

— Да я же не о том, Аким, — стараясь сгладить возникшую неловкость, поспешил отозваться Андрей. — При чем тут это? — Сказал, а через мгновенье осознал, что своими последними словами окончательно добил растерявшегося, расстроенного ульчу.

Айкин шмыгнул носом, резким движением руки шуранул рукавом фуфайки по лицу и, быстрым шагом отойдя от костра, сорвал с ветки свой тощий солдатский сидор с явным намерением сиюминутно, немедленно отправиться в дорогу.

— Да подожди ты! — окликнул его Мостовой, поднимаясь на ноги. — Подожди, тебе говорю. Да стой ты, ей-богу! Куда ломанулся?

Айкин замер на месте. Застыл, не поднимая глаз от земли, крепко сжимая в опущенных руках лямки вещмешка.

— Ну что ты, прямо как ребенок малый, — с облегчением громко выдохнул Мостовой и, услышав, как потревоженный Семеныч беспокойно заворочался во сне, приложил палец к губам. — Тсс… Тихонько. Иди сюда, иди поближе. Иди, давай. Садись — поговорим.

Айкин немного помялся, но потом все же медленно и нерешительно вернулся к костру. Не приближаясь к Андрею, остановился в трех метрах от него, продолжая на всякий случай сжимать в руке свой походный сидор.

— Да ты садись, Аким. Садись ко мне поближе, — прошептал Андрей. — Давай, давай, а то мы деда с тобой разбудим.

Айкин подошел, присел на самый край валежины. Положил вещмешок на снег и молча протянул ладони к огню.

— Ты только не дергайся, пожалуйста, а внимательно меня послушай, — сказал Мостовой, выдержав минутную паузу. — С нами тебе идти, я считаю… очень опасно. Опасно, понимаешь?

— Почему опасно?

— Ну как же тебе объяснить-то попроще да покороче?.. Дело в том, что… за нами гонятся. Понимаешь?

— Кто за вами гонится?

— Да кто-кто… Бандиты. Дерьмовые люди. Очень дерьмовые… И с ними нам еще обязательно по-серьезному схлестнуться придется.

— …

— И все это, вполне вероятно, может для нас с дедом очень плохо закончиться…

— Ничего. Я вам помогать буду.

— Ой, бли-и-ин… Да чем же ты нам поможешь-то без оружия?

— Все равно помогу. Ты не думай. Я много могу помочь. Много разного…

— Сомневаюсь…

— Скажи лучше… что ты Акиму совсем не веришь. Зачем долго пустое говорить? — опять скуксился Айкин и, ухватив за лямку вещмешок, начал подниматься, слезать с валежины.

— Да постой ты, погоди, — придержал его за локоть Андрей, усадил обратно и с немалым усилием, но все-таки выдавил из себя, хоть на языке вертелось совсем другое — полностью противоположное. — Ладно. Хорошо. Считай — уговорил. Пойдешь с нами. — Сказал и подумал: «Черт с ним, пускай пока остается. Ну как тут ему откажешь? Пускай пока с нами… Но только до старого скита. Только… А там мы непременно с ним расстанемся. Как бы ни просил, ни клянчил. Еще не хватало и вовсе постороннего человека в наши дерьмовые кровавые игры втягивать. — Подумал, а через миг, словно обухом топора, в лоб ударило: — Так ведь, наверное, поздно уже?! Все — приехали! Амба! Санек же его однозначно срисовал! Моментально срисовал, в тот же миг, как только он к нам прибился. И теперь он его уже точно не отпустит. Ни за что не отпустит! Ни его, ни Семеныча!.. Господи, да что ж это за наказанье-то такое?! Я же уже для всех, кто со мной законтачит, как какой-то ящик Пандоры! Да просто исчадие бед настоящее!!!»

И дрожь пробежала по телу. И руки сжались в кулаки. Да так, что ногти в кожу впились. И тошнота нахлынула.

— Ну? Понял наконец, о чем я битый час тебе талдычу? — спросил Назаров с едва скрываемым раздражением. — Не он это стрелял. Не он, Боря. Точно не он. Почти на сто процентов в этом уверен… Никакого, ни одного соступа мы с тобой в упор не видели. Как взял с места, так и потянул себе прямиком практически без остановки. Всего-то пару раз только и потоптался слегка, проверился по-быстрому и дальше потопал.

— А это еще не факт, Михалыч, — твердолобо возразил Кудряшов. — Не убедил ты меня. Отнюдь не убедил.

— Ну вот опять ты, Боря! Опять за свое… Ну что? Начнем по новой? По второму кругу?

— Да хоть по второму, хоть по третьему. Все равно… Что соступа мы с тобой не видели, в этом, ладно, я с тобой согласен. Хотя с большой натяжкой. Вполне могли в такой темнотище и просто не заметить…

— Боря…

— Да согласен, я ж сказал, но… — сказал Кудряшов и, оттопырив, поднял вверх большой палец. — Но точно мы это с тобой сможем утверждать только тогда, когда до самого лагеря его дотянем и убедимся в том, что он где-то дальше по ходу петлю не сделал. Да и то только примерно, на прикидку получится. Мог же ведь он и там часок поболтаться, а потом ломануть в обратку, да только, естественно, не по своим старым следам. Прошмыгнул мимо нас втихаря сторонкой да зашел с тыла. Что, Михалыч, скажешь — не может быть такого? А ну, признайся!

— Да все может быть. И это тоже, но давай рассуждать логично… Вот остановись-ка да еще раз хорошенько подумай.

— Ладно. Слушаю.

— Он же нас с тобой даже разоружать не стал? Так?

— Допустим.

— Без всяких допусков, Боря. Это факт. Только обоймы вытащил да в снег закинул. А ведь мог это сделать, правильно?

— Мог, и что с того?

— Мог, но не сделал. А казалось бы, чего проще, если ты стрелять по нас собрался. Ведь тогда мы для него, безоружные… просто… как в тире по мишеням. Расстрел натуральный. Да бей — не хочу, безо всяких последствий.

— Ладно. Пока молчу. Дальше.

— А дальше, Боря, еще больше… Связи он нас лишил и, как я уверен, совершенно успокоился. Больше мы для него, по-видимому, никакой опасности не представляем. Он одного хотел, только одного — чтобы мы от него отвязались и не сумели никому в ближайшее время о нем сообщить. О его местонахождении. И только в ближайшее. Дальше — хоть трава не расти. Ему, Боря, просто-напросто фора была нужна, чтобы успеть за это время бесследно в тайге раствориться. И все. Только фора. Больше ничего ему от нас и не требовалось… В таком случае какого беса ему вздумалось возвращаться и по нас стрелять?

— Да мог же и просто передумать? Сначала решил нас в живых оставить, а потом допетрил, что капитальную промашку допустил. Косяка упорол крупного. Что мы для него теперь совсем нежелательные свидетели?

— Нет, Боря. Не вяжется. Ну не похож он на человека, который свои решения по ходу дела меняет…

— Н-у-у, Михалыч, ты даешь! Этого я от тебя совсем не ожида-а-ал. Это уже какое-то пацанство получается, гадание на кофейной гуще. Похож — не похож. Любит — не любит. Ты что, сто лет с ним знаком, тыщу лет его знаешь?