Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Прости. Я просто волнуюсь. Боюсь что-то упустить… Короче, я переписала названия стран из первого листа с марками. Названия стран, понятное дело, с больших букв. И тут эти большие буквы сложились в предложения!
Петя пристально посмотрел на Олю. Они с ребятами давно догадались, что эти марки не просто так. Но, похоже, настоящее послание предназначалось именно ей.
— Ну и что там? Показывай уже! Ты ведь все переписала? Письмо с тобой?
— Конечно! Я даже точки расставила.
Оля достала из сумки смятый лист, исписанный размашистым почерком. Она явно торопилась, когда писала. Петя взял лист и принялся читать вслух:
— «Привет, дочка. Ты поняла шифр».
Он еще раз посмотрел на Олю и теперь даже уловил сходство — ее и отца. И снова ему сделалось грустно:
— Тут личное что-то. Читать?
— Личное закончилось. Читай давай.
Петя продолжил:
— «Завещаю состояние. Сделай правильно. Скоро снесут дома».
— Так он знал? — Петя отложил письмо. — Знал… и поэтому оставил мне квартиру в Колпачном! Значит…
Петя замолчал и снова взялся за письмо. Он ровным счетом ничего не понимал в том, что происходило, но ему стало ясно: отец был в курсе грядущих перемен и подумал о нем! О том, чтобы ему было хорошо. Он снова стал читать, но уже не вслух.
— «Ни в чем не участвуй. Клад у меня. Ключ под землей. Полтора метра. От дуба метр на юг. Не знает никто. Никому. Потом уезжай из страны. Навсегда. Оля, люблю тебя. Папа».
— Папа, — повторил Петя вслух. — Папа.
— Да! Учудил наш папа! — улыбнулась Оля.
— Слушай, а что это за дуб? Наш, что ли?
— Ну да, он тут один такой. Мы с дядей Ки… с папой… часто к нему приходили. Просто когда гуляли. Мы правда много времени проводили вместе. Я никак не могу… Почему?
— Потом обсудим отца. Сейчас надо ехать.
— Куда?
— Конечно, к дубу!
— Так день ведь! Люди кругом!
— Осмотрим территорию. Я же не копать тебе предлагаю! Надо сначала приглядеться.
Оля нажала на педаль, и ее белая кроссовка тихо скрипнула.
Они ехали в полной тишине. Даже радио не включили. Петя думал, что ему все-таки жаль этот тихий уголок города. Что больше здесь не будет прежних домов, по вечерам не будет зажигаться свет. Больше ему не придется спешить по знакомой дороге в школу. И эта дорога забудет его шаги. Неужели все из-за какого-то клада? Или из-за чьих-то амбиций? Неужели нет ничего, что бы могло помешать людям мучить других людей?
Машина резко затормозила.
— Смотри! Там что-то произошло!
Они подъехали к обочине, вышли и направились к дубу — именно там толпились люди. Прохожие подходили, смотрели куда-то вниз, качали головами, недовольно цокали.
— Что? Что тут случилось? — спросил Петя пожилого человека с собакой.
— Да придурок какой-то повесил на дерево манекен! Тут уже и полицию вызвали, подумали — и правда женщина там! Идиот! — прорычал человек с собакой, взглянул на Олю, хмыкнул и ушел, недовольный как будто всем на свете, кроме того, что живет в доме, из окон которого не видно ни одного дерева.
— Заметил, как он на меня посмотрел? Как призрака увидел!
— Ага! И вон бабка… Пялится страшно!
Петя и Оля подошли к дубу и — с другой стороны ствола — увидели огромную куклу в человеческий рост. В розовом платье и одной белой кроссовке — вторая валялась тут же — она была похожа на Олю как две капли воды. Кукла висела беспомощно и грустно.
Глава 11
Плоды просвещения
Сергей Лукьяненко[22]
Выбравшись из машины, Лубоцкий бросился к Лизе.
Как ему удалось выскользнуть из старого полицейского «форда», он в общих чертах понимал. Беспокоился лишь о том, что успела написать Лиза и позаботилась ли о себе.
В машине, где двое полицейских, таких же карикатурно ненастоящих, как и схватившие его, — только эти были не толстый и еще толще, — а худой и болезненно тощий, держали Лизу, происходило какое-то мельтешение. Плясали в воздухе Лизины руки, крепко сжимающие блокнот, худой полицейский, перегнувшись с переднего сиденья, рвал листы из рук девочки, а доходяга за рулем только верещал, держась за оцарапанное лицо.
Андрей рванул дверь машины — ура, не заперта! И со всего маху влепил худому полицейскому по голове. Тот сразу отпустил Лизу и втянулся обратно на переднее сиденье, словно дождевой червяк во влажную землю.
— Лиза! — Андрей рывком выдернул ее из машины вместе с блокнотом.
Девочка еще продолжала по инерции отбиваться, и Лубоцкий понял, что у нее закрыты глаза. Времени приводить подругу в чувство не было — он обнял ее, подхватил на руки (как все-таки хорошо, что он такой большой, а она такая мелкая, компактная) и побежал по переулку.
Накачанные годами тренировок и семью поколениями предков-физкультурников мышцы не подвели. Хорошие гены, усердные тренировки и протеиновые коктейли позволили Лубоцкому умчаться от дуба и поверженного манекена так легко, словно он был героем комиксов. Лишь мелькнуло обалдевшее лицо Безносова, рядом с Петром стояла Оля, спокойно отряхивающая ладони. И всё — был Лубоцкий с Дейнен и нет его, лишь аромат пены для ванны «Адам и Ева» остался в воздухе.
Несколько секунд вокруг дуба царила мертвая тишина.
Потом Петя схватил Олю за руку, все еще испачканную кирпичной крошкой. Прошептал:
— Ты что? Это же полиция!
Оля задумчиво посмотрела на разбитое стекло полицейской машины, где двумя вялыми грудами мяса и жира шевелились несоразмерно крупные люди в форме. И сказала:
— Так было надо. Но ты прав, да. Пора валить.
В свою квартиру (Петя и сам не понял, в какой момент стал легко и просто думать о ней как о своей, начисто забыв прежнее жилье, да и маму, честно говоря) они с Олей ехали неожиданно долго. Похорошевшая за последние годы Москва выкатила перед ними все пробки, какие только нашла, — и в переулке, где снимали асфальт и клали плитку, и на бульваре, где меняли старую плитку на новую, и на улице, где сдирали плитку и клали асфальт.
Но Петя, который по причине таких вот дел предпочитал перемещаться на своих двоих, сейчас был рад задержке.
— Ты уверена, Оль? — спросил он. — Что мы… ну… брат с сестрой?
— Да, — не изменившись в лице, ответила она.
— Я ведь в тебя был влюблен, — сказал Петя. — В детстве. Помнишь, когда ездили в Крым?
— Помню, — кивнула Ольга. — Ты был смешной мальчишка. Я видела, что ты с меня