Спросили у продавщицы про название улицы – она не имела представления. На выходе из магазинчика стояло невменяемое лицо с протянутой рукой. Я выгреб из кармана всю мелочь и вложил ему в руку. Мужик пытался поблагодарить, но не смог.

Пройдя мимо какой-то очень старой кирпичной стены, мы вывернули на очередной перекресток.

– Простите, вы местный? – обратился я к мужику в кепке и синей футболке, растянутой внизу приличным животиком, который стоял у дверей первого же подъезда.

Тот молча указал пальцем на вывеску над дверью. На синем фоне белыми буквами было написано «Иммиграционная служба». Мужик улыбнулся и развел руками. Следующий высокий мужик в очках на перекрестке, что беседовал со старушкой, сказал, что мы уже здесь, в двадцати метрах от музея.

Завернув за угол, мы обнаружили музей, представляющий одноэтажный домик, крыльцо которого мыла техничка.

– Рано еще. С десяти! – молвила она.

Мы пошли растрачивать двадцать минут по бульвару пионера-героя Вити Коробкова. Прошли мимо школы № 4, в окнах которой виднелись стопки из знакомых учебников. Однако крыша на школе в одном месте провалилась и требовала ремонта. В конце улицы наткнулись на деревянный крест и надпись, что раньше здесь находился очень-очень древний храм. К десяти вернулись к музею. Там уже стояла семья, тоже ждущая открытия.

Мы зашли. Билетер спросила, нужна ли нам экскурсия. И мы, и семья экскурсию не взяли – она дороже. Сказали, что посмотрим все сами. Кассир, она же, видимо, и смотрительница, открыла нам дверь и толи от нечего делать, толи с великой радости, что с самого утра столько народа, повела рассказ о семье Марины и Анастасии Цветаевых, о друге семьи поэте и художнике Максимилиане Волошине и прочих родных и знакомых. Мы рассматривали фотографии, черновики стихов, личные вещи и картины. Нас провели по четырем комнатам, а в пятой была выставка, посвященная Михаилу Шолохову и фильмам, снятым по его рассказам с томами утвержденных сценариев по каждой серии.

Я вынес из музея в памяти строчки из одного стиха Марины Цветаевой. Мне особенно понравился этот стих. Я без всякого разрешения приведу его здесь:

Над Феодосией угас

Навеки этот день весенний,

И всюду удлиняет тени

Прелестный предвечерний час.

Захлёбываясь от тоски,

Иду одна, без всякой мысли,

И опустились и повисли

Две тоненьких моих руки.

Иду вдоль генуэзских стен,

Встречая ветра поцелуи,

И платья шёлковые струи

Колеблются вокруг колен.

И скромен ободок кольца,

И трогательно мал и жалок

Букет из нескольких фиалок

Почти у самого лица.

Иду вдоль крепостных валов,

В тоске вечерней и весенней.

И вечер удлиняет тени,

И безнадежность ищет слов.

Правда, классно!

Из музея мы повернули к центру города. Шли не спеша, озираясь по сторонам, читая памятные таблички на стенах домов и просто наслаждаясь прогулкой. Тут что не дом, то памятник. По пути пили воду из бутылки. Пока я рассматривал очередную табличку, жена нырнула в какую-то дверь. Над ней была надпись: «Дом книги».

Мы походили в большом торговом зале, на полках которого книги были расставлены четко по жанрам. Жена не могла надышаться книжным запахом. Уж очень она любит эти бумажные издания. «Надо обязательно здесь купить книжку, тем более что я уже свою прочитала», – говорила жена. Супруга купила открыток и книжку, я тоже подсунул понравившийся мне экземпляр.

Вскоре мы вышли на Земскую улицу. На ней было много административных зданий. Проектировалась она как пешеходная. На так как администрация ходить не любит, то и дело нам в спину пипикал какой-нибудь мерседес. Улица заканчивалась неработающим фонтаном влюбленных и красивой инсталляцией «ФЕОДОСИЯ». Мы покрутились на небольшой площади, и я сфотографировал супругу на фоне музея Грина, в который сам же отказался идти. Когда я делал фото, к нам подошел мужчина:

– Вы идите на набережную, там еще красивее есть место для фотографий. Там большие цифры с подсветкой. Нынче у города юбилей, 2550 лет!

– А как нам на набережную пройти? – спросил я, так как она тоже значилась в нашем маршруте.

– Вон туда идите, – махнул он рукой, – А вы откуда к нам?

– Издалека.

– А-а. А там и памятник Айвазовскому чуть в стороне, да там вообще все – это же набережная… А из какой хоть деревни-то сами? – не унимался мужчина.

– Мы из города вообще-то! – обиделась жена.

– Киров, Вятка, – объяснил я.

– А-а, – протянул мужик, но в его глазах не отразилось понимание местоположения нашей родины.

При выходе с площади мы наткнулись на вывеску «Караимская пекарня».

– Давай попробуем по пирожку! – предложила жена.

– Не-е, – ответил скупердяй, посмотрев на цены, – я пока не голоден.

– Причем тут голод, надо же пробовать местную кухню! – возмутилась жена.

– Да, на фиг, не хочу.

– Ты никогда ничего не хочешь! – обиделась супруга и пошла вниз к набережной.

– Ладно, ладно, давай купим, – терпеть не могу обиды.

– Ничего я уже не хочу!

– Ну, прости, давай купим, – умолял я, – пойдем!

Жена все-таки развернулась, и мы подошли к окошку. На столике лежали ма-а-а-ленькие пирожочки. Цена на вывеске не изменилась. Жена посмотрела на это все и молвила:

– Я думала за такие деньги у них большие пироги! Что это, конечно, на фиг!

Инцидент был исчерпан. Я поцеловал жену и мы, обещая больше не ругаться, вместе пошли к набережной.

Жена сфотографировалась у памятника Айвазовскому, я корчил рожи в пустой раме из под картины. Потом мы вышли на море к порту и там тоже сделали пару фоток. С суши из-за гор выползала огромная синяя туча. «Эх, похоже, придется помокнуть» – подумал я. Затем мы вышли на широкую набережную. На ней и, правда, было очень красиво. Огромные клумбы роз, различные инсталляции и, наконец-то, действующие фонтаны. У моря виднелся очень узкий галечный пляж, на котором кое-как ютились отдыхающие. Туча разрасталась и темнела. Мы прошли набережную и уткнулись в столовку под названием «Еда». «Их тут целая сеть» – догадался я. Очередь выходила прямо на улицу. Мы надели маски и на нас смотрели как на идиотов. Меню столовой было длинным, а вот реальный ассортимент оказался намного беднее. Мы взяли по борщу со сметаной и по котлете, на которой красовалось жареное яйцо. В качестве гарнира жена взяла картошку по-деревенски, а я – рис. Запили все компотом. Поискали глазами туалет, но не нашли.

Затем мы, соблюдая намеченный вчера план, стали подниматься по улице генерала Горбачева. Через некоторое время жена сказала, что хочет в туалет. Если я говорю, что хочу в туалет, значит можно полчаса отвести на его поиски, а