Войско бесшумно покинуло лагерь.

Вопль «Помогите!» раздался где-то рядом. Тиберий бросился на крик. Шагах в пяти от дороги он увидел яму. Из ее глубины слышались стоны.

– Волчья яма! – догадался Тиберий и тотчас же подумал, зачем легионеру понадобилось сходить с дороги.

– Бежал! – сказал подошедший центурион и наклонился над ямой. – Уже хрипит… Ловко они делают ямы! Даже днем ни за что не догадаешься, где тебя ждет смерть. Внизу – заостренные колья.

– Спусти веревку! – сказал Тиберий.

– Зачем? Он уже мертв. Лучше пойду расскажу другим. Пусть это будет им уроком.

Сзади раздались глухие удары, крики.

– Иберы напали на арьергард. Пропал обоз! – воскликнул Манцин.

До укреплений Нобилиора было семь миль. Подгоняемые страхом, римляне еще до рассвета пришли в Долину смерти. (Так иберийцы называли место, где находились эти укрепления и где они однажды уже разбили римское войско.)

Посреди поля белели кости. Тут же валялись обломки оружия. Полуразрушенные укрепления не годились для длительной обороны; в них можно было укрыться лишь на короткое время, до прихода подкрепления. Манцин приказал поправить валы и углубить ров.

У совершенно обессиленных, не спавших две ночи людей лопаты валились из рук, работа шла медленно. К рассвету разведка доложила, что выход из Долины смерти занят полчищами врагов.

Манцин опустился на придорожный камень. Обхватив голову руками, он медленно раскачивался.

Тиберий подошел к полководцу и коснулся его плеча. Манцин вздрогнул.

– Не огорчайся! Есть выход!

– Выход? Какой выход? Мы в ловушке!

– Справедливый мир.

– С кем? Нумантийцы после случая с Помпеем не поверят ни одному нашему слову…

– Надо попробовать убедить их в том, что римляне могут быть верны своему слову!

В посольство для переговоров с нумантийцами вошли легат и два центуриона. Молча ожидали римляне их возвращения.

Не прошло и получаса, как послы вернулись. По их сумрачным лицам можно было догадаться о постигшей неудаче. Они рассказали, что нумантийцы заявили, что не верят никому в Риме, кроме Гракхов, так как в свое время консул Гракх заключил с ними мир и убедил римский народ соблюдать его условия.

– Ну что ж? – сказал Манцин, выжидательно глядя на Тиберия. – Придется идти тебе!

– Я готов.

За поворотом дороги Тиберия и трех его спутников – легионеров и переводчика – ожидали нумантийские всадники.

Они были вооружены небольшими щитами из переплетенных сухожилий, короткими мечами и связками дротиков, прикрепленных ремнем за спиной. Груди их защищали полотняные панцири, а головы – шлемы из ремней.

Нумантийцы знаками приказали Тиберию следовать за ними каменистой дорогой, по которой римское войско отступало ночью.

В стороне Тиберий увидел трупы лошадей, обломки оружия и тела воинов.

– Ночью у Харона было много работы! – сказал переводчик.

Пожилой легионер лежал на спине с раскинутыми руками. Тиберий подъехал ближе, остановил коня и наклонился. Обезображенные черты мертвого лица показались удивительно знакомыми. Чтобы проверить догадку, Тиберий спросил у спутника:

– Ты знаешь этого человека?

Тот снял со своей головы шлем.

– Это Меммий, из Этрурии.

У Тиберия защемило сердце. Ему стало жаль человека, который искал на чужбине серебро, а обрел кусочек железа на конце стрелы…

Дорога круто повернула и вывела на огромную поляну, заполненную иберийцами.

При виде Тиберия и его спутников группа нумантийцев в железных кольчугах и кольчатых шлемах поскакала им навстречу. Голову переднего покрывал медный шлем с развевавшимися белыми перьями.

– Это их вождь! – шепнул Тиберию переводчик. – Только вождю можно носить такой шлем.

На загорелом лице вождя блестели карие проницательные глаза.

Он настороженно и внимательно осмотрел римлян и сошел с коня. То же сделал и Тиберий. Подойдя к Тиберию, вождь протянул ему руку и отрывисто сказал:

– Авар!

Авар сказал еще что-то по-иберийски, не спуская с Тиберия глаз.

– Старик говорит, – перевел грек, – что рад приветствовать сына консула Гракха, которого уважает вся Испания.

Тиберий ответил, что он в свою очередь рад познакомиться с предводителем храбрых нумантийцев.

Затем Авар, Тиберий и переводчик проследовали к полотняному шатру на холме. Авар пропустил Тиберия вперед и вошел вслед за ним. Предложил жестом сесть на разостланные кожи, сам же остался стоять.

– Кого-то ждет! – предположил вслух переводчик.

Так оно и оказалось: не успел Тиберий сесть, как полог распахнулся и вошли два старца.

– Старейшины! – шепнул переводчик. – Без них в Иберии не решается ни оно дело.

Старейшины медленно опустились на кожи. Авар сел прямо на землю, подогнув под себя ноги, и сразу же заговорил. Старейшины во время его речи покачивали головой в знак согласия, но не проронили ни слова.

Предложения Авара показались Тиберию умеренными. Нумантийцы соглашались выдать трупы римлян для погребения, отпустить римское войско без выкупа, в обмен требуя признать независимость их города.

Тиберий обещал им это, и переговоры быстро закончились. Видя, что Авар собирается встать, Тиберий сказал:

– В обозе, на одной из подвод, остались таблички, без которых я не смогу отчитаться в расходах на нужды войска. Я просил бы возвратить их мне, если это возможно.

Авар внимательно выслушал переводчика и ответил, что он готов не только возвратить таблички, но с радостью даст Тиберию из трофеев все, что ему надо. Он приглашает Тиберия в Нуманиию.

Тиберий кивнул головой в знак благодарности и, повернувшись, сказал одному из своих спутников:

– Скачи в лагерь и доложи Манцину о договоре. Пусть меня не ждут. Я буду в Нуманции, где мне обещают вернуть таблички. Догоню войско еще до Тарракона.

Проводив легионеров, Тиберий вернулся в палатку. В глазах Авара он прочел одобрение. Вождь иберийцев с уважением смотрел на римлянина, решившегося войти во вражеский город, чтобы получить какие-то таблички.

Дорога пролегала среди полей, засеянных пшеницей и овсом. Несмотря на осеннее время, хлеб был еще не скошен. Колосья поникли до земли. То и дело через дорогу перебегали жирные полевые мыши. Их было так много, будто они собрались со всей Испании, чтобы сожрать урожай, который не могли собрать люди, занятые войной.

Картина неубранного поля вновь навела Тиберия на мысль о бесплодности войны, отнимающей у Италии ее землепашцев. Колоны гибнут, их жены и дети разоряются, а богачи жиреют подобно мышам, пожирая плоды чужого труда.