против этого фаворита образовалась лига, во главе которой стояли принцы крови и разные знатные персоны королевства. Эта лига, опираясь на партию гугенотов, спровоцировала во Франции междоусобные войны. Принц Конде, бежавший из Франции при Генрихе IV, возвратился после смерти этого короля. Сначала по своему происхождению, по своей личной храбрости и по тому высокому положению, которое занимал, он соперничал с Марией Медичи относительно того, кому из них быть регентом. Впоследствии, действуя заодно с разными принцами, он был с ней в войне, окончившейся миром, очень выгодным для принцев. Однако это их не успокоило, и они продолжали составлять заговоры и добиваться ниспровержения Кончини. Наконец составился такой сильный заговор, что необходимо было немедленно принять какое-либо решение. По этому поводу было назначено тайное совещание. Опасаясь, что происходящее на нем не останется в тайне, если это совещание состоится в Лувре, Мария Медичи в сопровождении своей фаворитки отправилась к Люксембургу. В ожидании двух человек, которые должны были явиться, они прогуливались по той местности, которая впоследствии была превращена в Люксембургский сад. Это происходило в конце августа 1616 г. Через некоторое время показались два человека, которые быстрым шагом стали приближаться к тому месту, где была королева. Фаворитка королевы, взглянув на приближавшихся, сказала: «Это они». Один из них был Барбин – казначей и любимец королевы. Другой – Кончино-Кончини, маршал д’Анкр. Подойдя к королеве, они низко поклонились. «Какие известия?» – спросила королева. «Дурные», – отвечал маршал.

Затем он рассказал, что заговорщики, узнав, что их намереваются арестовать, условились ходить порознь на тот случай, что если один из них и будет захвачен, то чтобы другие могли спастись и продолжать войну. Затем Кончини стал доказывать, что самый опасный изо всех – принц Конде, потому и нужно главным образом действовать против него. Потом он рассказал королеве, что каждую ночь во дворце Конде бывают тайные собрания, что каждый день тот вербует дворян, из которых формирует полки, и что слово «Barrabas»[24] есть лозунг, введенный принцем для своих сообщников, что, сказал Кончини, доказывает, как он презирает короля и как намерен поступить с ним.

«Вы ошибаетесь насчет значения этого слова. Этот лозунг опаснее и имеет более значения, чем вы предполагаете, и я могу это объяснить вам, если вы желаете», – сказала неожиданно появившаяся женщина. Она давно находилась тут, но пряталась в ожидании удобного момента, чтобы присоединиться к беседующим.

Королева и три ее собеседника были удивлены появлением этой дамы, но им казалось, что черты ее лица им знакомы. «Кто вы и что вам, сударыня, угодно?» – спросила Мария Медичи. «Я пришла просить милости за услугу, которую вам окажу», – отвечала эта дама. «Какой милости?» – спросила королева. «Помилования графа Овернского. Я Александра Шатоге». При этих словах все присутствовавшие взглянули на нее с участием. Они припоминали, что видели ее прежде. Действительно, они встречали ее двенадцать лет тому назад. Тогда она являлась ко всем им, умоляя употребить свое влияние для помилования графа Овернского. Эти двенадцать лет мадам де Шатоге провела так, как будто сама была заключена в Бастилию, постоянно находясь при графе Овернском, подвергаясь всем лишениям, которым подвергался он, и страдая вместе с ним. Она еще была молода, но у нее уже появились морщины вследствие той тяжкой жизни, которую она добровольно вела из привязанности к графу.

Заметив в собеседниках участие к себе, она сказала Марии Медичи: «Пощадите его, он так много страдал! В течение двенадцати лет он терпит за вину, в которую был вовлечен своей сестрой. В течение двенадцати лет, лишенный свободы и воздуха и не видя света, он ждет только случая, чтобы доказать свою преданность как вашей особе, так и королю. Он готов пожертвовать для вас жизнью, если это будет нужно. Вы знаете мое мужество. Я готова сделать то же. Не заблуждайтесь: вы в таком положении, при котором безусловная преданность двух человек может быть полезна. Я пришла, чтобы предложить вам это, примите мое предложение».

Эти слова, по-видимому, подействовали на королеву, и маршал д’Анкр поспешил спросить ее, что значит слово «Barrabas». Мадам де Шатоге отвечала: «Заговорщики меня ни в чем не подозревают. Они думают, что я и граф Овернский ненавидим как покойного короля Генриха IV, так и короля Людовика XIII. Вот почему они открыли мне все. Это слово, которое вы не понимаете и которое неправильно объясняете, означает, что принц де Конде должен занять престол». – «Неужели это правда?» – воскликнула королева-мать. «Судите сами, – отвечала мадам де Шатоге, – в гербе принца посередине трех лилий находится поперечная черта[25]. Эта черта составляет единственное отличие его герба от герба королевского. Лозунг заговорщиков „barre à bas“ означает их желание, чтобы полоса эта исчезла и чтобы принц сделался тем, что означал бы тогда его герб». – «О, какая измена! Я не думала, что он так далеко простирал свою дерзость, – сказала Мария Медичи. – Вы правы, – сказала она затем, обращаясь к мадам де Шатоге. – При таком положении мне нужны люди, на которых я могла бы рассчитывать и которые не отступают ни перед чем. Отправляйтесь скорее в Бастилию возвестить графу Овернскому, что он освобожден, а маршал даст надлежащие для этого приказания, которые и будут там получены одновременно с вашим прибытием». При этом королева-мать приказала, чтобы мадам де Шатоге и граф Овернский пришли к ней в тот же день вечером секретным образом и чтобы граф Овернский, выходя из тюрьмы, собственноручно написал над ней: «Комната для найма».

Мадам Шатоге со слезами поцеловала руку королевы-матери и немедленно отправилась в Бастилию сообщить графу Овернскому радостную новость о его освобождении, и через час был получен приказ об этом.

Он немедленно вышел из Бастилии и сделал по приказанию Марии Медичи надпись на двери бывшего своего помещения: «Комната для найма».

В тот же вечер граф Овернский прибыл в Лувр и имел с Марией Медичи тайное совещание. Она хотела поручить графу какое-то важное дело, но, увидев, что он для этого недостаточно влиятелен, приняла на себя ведение этого дела, имея в виду воспользоваться графом для какого-нибудь смелого шага. Во всяком случае, решено было арестовать Конде, что и было исполнено, когда он шел к Марии Медичи. Приказано было арестовать и всех его сообщников, но они, заблаговременно узнав об этом, спаслись. Сначала Конде содержали в Лувре, а потом перевели в Бастилию, в то самое помещение, в котором находился перед этим граф Овернский. Для надзора за Конде были приставлены три человека, которым было приказано наблюдать за ним и доносить обо