— Это не такое уж сложное задание.

— Не скажи. Они все китайцы и покажутся тебе на одно лицо. И все-таки — будь повнимательней. Сколько из них останется в доме, что вынесут с собой те, что выйдут. Но помни: нельзя, чтобы кто-то понял, что ты считаешь. Когда совсем стемнеет, опусти шторы. Если в них щелей не будет, потихоньку выгляни...

— Почему бы тебе все это не записать? — язвительно улыбнулась Мари.

— Ладно, извини. Совсем забыл, что ты профессионал. Просто подстраховываюсь. Хочу ночью прогуляться, но при этом неплохо бы выяснить поточнее, на каком мы свете.

Она не всплеснула руками, не запричитала, не пыталась меня разубедить. Я даже не стал бы утверждать, что она крепче сжала мою руку. Просто сказала:

— Хочешь, чтобы я пошла с тобой?

— Нет. Надо убедиться, не врут ли мне мои собственные глаза. И поскольку неприятностей я не ожидаю, не вижу необходимости в твоем присутствии. Но, чур, без обид.

— Ну что ж, револьвер мой остался у Флека, полицейских тут не дозовешься, так что не думаю, что оказалась бы на высоте, если бы на меня набросились. Но если бы кто-то набросился на тебя, я бы...

— Ты все на свете перепутала,— терпеливо принялся объяснять я.— Твой организм не рассчитан на быстроту реакции. А мой рассчитан. Тебе едва ли доводилось видеть кого-нибудь, кто с большей скоростью улепетывает с поля брани, чем Бентолл.— Я пересек комнату, мягко ступая по полу из стеблей кокосовой пальмы, взял вторую кровать (такую же, самодельную) и пристроил ее рядом с кроватью Мари.— Не возражаешь?

— Располагайся.— Она смотрела на меня из-под полуопущенных век, и внезапно губы ее тронула насмешливая улыбка, но насмешка была совсем не та, что когда-то в кабинете полковника Рэйна, в Лондоне.— Тогда я буду держать тебя за руку. Оказывается, ты трусливая овечка в волчьей шкуре.

— Погоди, пока я закончу эго дело,— угрожающе прорычал я.— Ты, я, огни Лондона — берегись.

Она долго молча смотрела на меня, потом оглянулась на темнеющую лагуну.

— Ее совсем не видно.

— Точно. Как обманчива природа. Хорошо, что я не такой впечатлительный. Кстати, о кровати. Не хотел бы тебя разочаровывать, но, боюсь, на время моего сегодняшнего ночного отсутствия придется положить куклу. Не думаю, чтобы кто заподозрил неладное, если моя кровать будет стоять так близко к твоей.— Я услышал голоса и, взглянув в ту сторону, откуда они доносились, увидел, что Хьюелл со своими китайцами рабочими возвращается с работы. Что-то было в Хьюелле типично обезьянье — осанка огромного гороподобного тела, переваливающегося с ноги на ногу, медленное покачивание мощных лап, болтающихся чуть не у самых колен.— Если хочешь наяву увидеть ночной кошмар,— предложил я Мари,— взгляни: наш приятель вернулся домой.

Если бы не физиономия этого типа, не беспрерывная болтовня профессора и не бутылка вина, выставленная им на стол по случаю прибытия дорогих гостей, как он выразился, ужин был бы совсем не плох. Китаец знал свое дело туго и готовил весьма искусно, не ошарашивая при этом изысками типа птичьих гнезд или акульих плавников. Но я не мог оторвать глаз от мрачной зверской рожи, которая не стала более привлекательной с тех пор, как ее хозяин напялил на себя безупречной белизны и чистоты костюм, который скорее подчеркнул его принадлежность к неандертальцам. Я не мог заткнуть уши и не слушать банальностей, сыпавшихся из глотки Уизерспуна как из рога изобилия. А бургундское пришлось бы по вкусу любителям подслащенного уксуса, но я испытывал такую неистребимую жажду, что все-таки залил в себя некоторую порцию.

Как ни странно, трапезу скрасил не кто иной, как Хьюелл. За примитивной вывеской скрывалось, как выяснилось, гораздо более сложное содержание. Во всяком случае, он оказался достаточно умен, чтобы мерзкому бургундскому предпочесть гонконгское пиво, а его рассказы о работе в качестве горного инженера в разных странах (он объездил почти полмира) были весьма любопытны. Вернее, их было бы интересно слушать, если бы он не смотрел на меня все время не мигая своими глубоко посаженными черными глазами, все более напоминая мне медведя в берлоге. А еще он мне представлялся пиратом. Так бы я и просидел там как пришитый всю ночь, если бы в конце концов Уизерспун не встал, отодвинув стул. Удовлетворенно потирая руки, он спросил, как мне понравился ужин.

— Великолепно. Не отпускайте своего повара. Премного вам благодарен. А теперь, если не возражаете, я вернусь к жене.

— Ни в коем случае! — Как будто неблагодарный гость нанес гостеприимному хозяину оскорбление. — Впереди еще кофе и бренди, мой мальчик. Часто ли на нашу долю приходятся праздники? Ведь мы, археологи, — отшельники. Как приятно бывает видеть незнакомые лица! Правда, Хыоелл?

Хьюелл не возразил, но и не согласился. Для Уизерспуна это нс имело никакого значения. Он вынес соломенное кресло, установил его и квохтал надо мной все время, пока я усаживался, настаивая на том, чтобы я непременно сказал, насколько мне удобно в нем сидеть. Потом Томми принес кофе и бренди.

С этого момента вечер пошел гладко. После того, как китаец принес стаканы с бренди во второй раз, хозяин приказал ему оставить всю бутылку. Уровень жидкости в бутылке понижался с такой скоростью, как будто в ее дне была дыра. Профессор был в ударе. Уровень еще несколько понизился. Хьюелл дважды улыбнулся. Эго была потрясающая ночь. Теленка откармливали на убой. С бухты-барахты они не стали бы тратить такое великолепное бренди. Бутылка опорожнилась, и была принесена другая. Профессор отпускал отборные солдатские шутки и сам же сотрясался в конвульсиях смеха. Хьюелл улыбнулся еще раз. Вытирая слезы умиления, я перехватил их скрестившиеся взгляды. Топор занесен. Я отпустил профессору комплимент по поводу его искрометного чувства юмора и пытался это сделать заплетающимся языком. На душе у меня лежал мрак.

Весь спектакль был, очевидно, тщательно отрепетирован. Уизерспун, ученый века, стал приносить мне со своих полок драгоценные образцы, но через несколько минут сказал:

— Знаешь, Хьюелл, мы просто наносим нашему дорогому другу оскорбление. Давай покажем ему наше главное богатство.

Хьюелл с сомнением покачал головой, а профессор сердито топнул ножкой.

— Я настаиваю. Какого черта? Что в этом дурного?

— Ну что ж...— Хьюелл прошел слева от меня к сейфу и, склонившись над ним, долго возился с кодом.— Снова замок испортился, профессор.

— Ну так набери комбинацию с конца,— предложил Уизерспун. Он в это время стоял справа от