Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Но я не собирался обращать внимания на то, что он говорил. Ни особого, никакого другого. И смотрел я вовсе не на профессора, а в окно за его спиной. Окно, которое свет керосиновой лампы изнутри и темнота снаружи превратили в замечательную картину. И на картине этой был запечатлен, как в зеркале, Хьюелл и сейф, с которым он все еще возился. В настоящий момент он оттаскивал эту бандуру от стены. На мой взгляд, она, эта бандура, весила никак не меньше трех центнеров. Я сидел, облокотившись на правую ручку кресла и положив левую ногу на правую, а правая моя нога приходилась как раз на пути следования Хьюелла от стен с сейфом в руках. Если бы неандерталец его уронил, то он опустился бы аккуратно на мою ступню. А неандерталец именно это и собирался сделать, примериваясь, попадет или нет. Убедившись в том, что вряд ли промахнется, он выпустил сейф из рук.
— О Боже! Берегитесь!—крикнул профессор.
Крик был настолько мастерски исполнен с актерской точки зрения, что не оставалось никаких сомнений в предварительных репетициях. Тем более что раздался он с опозданием. Но профессору не было надобности беспокоиться. Я позаботился о себе сам. В этот момент я уже выпадал из кресла, выворачивая ногу, на которую опускался сейф, таким образом, что она легла плашмя на пол, а подошва встала по отношению к сейфу под прямым углом. Подошва была знатная: из кожи толщиной не менее чем в полдюйма, и это был мой единственный шанс. Не мог я им не воспользоваться.
Крик боли, который я испустил, отнюдь не был притворным. Моя подошва получила такой сокрушительный удар, который должен был бы разорвать ее пополам. И нога моя под ней тоже не осталась равнодушной, но это было единственным потрясением для нес. Повреждений не было никаких.
Я лежал, тяжело дыша и ощущая на подошве тяжесть сейфа, пока не подбежал Хьюелл и не поднял его, а профессор вытянул меня самого. Я с трудом поднялся па ноги, стряхнул с себя руку профессора и, сделав один шаг, тяжело повалился на пол.
— Вы... ушиблись? — Профессор весь изнемогал от заботы и волнения.
— Ушибся? Ну что вы! Просто устал и лег на пол отдохнуть.— Я метал на него глазами молнии, схватившись обеими руками за правую ступню.—
— Как далеко я, по-вашему, могу уйти на сломанной лодыжке?
ГЛАВА ПЯТАЯ.
Среда, 22.00 — четверг, 5.00
Жалкие извинения, вливание в глотку пациента нескольких капель бренди, наложение шины и тугой повязки на лодыжку отняли около десяти минут. После этого они, поддерживая с двух сторон, отволокли меня обратно в гостевой домик. Боковые шторы были опущены, я видел пробивающийся сквозь них свет. Профессор постучал в дверь и замер. Дверь отворилась.
— Кто это, кто здесь? — Мари набросила на плечи что-то вроде покрывала, и свет от керосиновой лампы у нее за спиной создавал причудливый ореол вокруг пушистых роскошных волос.
— Не беспокойтесь, миссис Бентолл,— успокоил ее Уизерспун. — С вашим мужем произошла небольшая неприятность. Боюсь, что он слегка повредил себе ногу.
— Небольшая неприятность! — завопил я.— Повредил ногу! У меня лодыжка, к чертям собачьим, сломана,— оттолкнув от себя поддерживающие меня руки, я попытался проковылять через порог, споткнулся и растянулся во весь рост на полу.
Что-то я в последнее время пристрастился измерять собой размеры полов в комнатах.
Мари срывающимся от волнения голосом произнесла что-то, что не дошло до меня на фоне собственных стонов, и бросилась было передо мной на колени, но профессор галантно поставил ее на ноги, в то время как Хьюелл подхватил меня и положил на кровать. Во мне веса почти двести фунтов, но он проделал все это так же легко, как девочка укладывает куклу, разве что опустил не слишком нежно. Однако пружинные кровати оказались прочнее, чем могло показаться на первый взгляд, и я не грохнулся па пол. Еще немного постонав, я повернулся на бок и чуть приподнялся, упершись на локоть. Пусть видят, как настоящие англичане, сжав зубы, переносят страдания. Чтобы меня правильно поняли, я изредка судорожно щурил глаза для пущей убедительности.
Профессор Уизерспун довольно сбивчиво рассказал, что случилось, во всяком случае, он представил свою версию происшедшего — об удивительном стечении несчастливых случайностей, о том, как неустойчивы высокие тяжелые сейфы на проседающих полах, а Мари внимала ему в грозной тишине. Если она играла, то наверняка ошиблась в выборе профессии: прерывистое дыхание, сжатые губы, слегка вздымающиеся ноздри, пальцы, сцепленные в кулаки,— это я еще мог понять, но заставить себя побледнеть так, как побледнела она,— это настоящее искусство. Когда он закончил, мне показалось, что она сейчас же на него набросится. Зловещая глыба Хьюелла, похоже, не вызывала у нее страха и не повергала в трепет. Но она взяла себя в руки и произнесла ледяным тоном:
— Большое вам спасибо обоим за то, что принесли моего мужа домой. Вы необычайно любезны. Я уверена, что это был несчастный случай. Доброй ночи.
Пускаться в дальнейшие словесные уловки было уже бессмысленно, и они удалились, вслух выражая надежду, что завтра мне полегчает. На что они надеялись на самом деле, мы не услышали. Каким образом за ночь должна срастись кость, они тоже забыли сказать. Секунд десять после этого Мари стояла, уставившись на закрывшуюся за ними дверь. Потом прошептала:
— Он такой... такой ужасный, правда? Как будто выходец из тьмы веков.
— Не красавец, это точно. Испугалась?
— Конечно.— Она постояла неподвижно еще несколько секунд, вздохнула, повернулась, подошла и села на край моей постели. Пристально посмотрела на меня, задумчиво, как будто решаясь па что-то, потом коснулась прохладными пальцами моего лба, провела по волосам, приподняла мне руками голову от подушки и заглянула в глаза. Она улыбалась, по в ее улыбке не было радости, а карие глаза наполнились тревогой.
— Я так сожалею о том, что случилось. Тебе... очень плохо, да, Джонни? — Она меня никогда раньше так не называла.
— Ужасно.— Я поднял руки, обхватил ее за шею и притянул ее лицо вплотную к подушке. Она не сопротивлялась. Шок от первой встречи с Хыоеллом сразу не проходит, а может быть, она просто решила пошутить над больным человеком. Щека ее была словно лепесток
