который имел даже еще больший успех двумя годами позже в драматическом исполнении Пегги Ли. Версия Элвиса оказывается где — то между двумя этими вариантами, обретая теплоту и интимность, которые происходят не из эротического подтекста песни, а из новой вокалистской уверенности и нового вокалистского мастерства. К тому времени, как они принялись за «It’s Now or Never», переписанный вариант «О Sole Mio», который заказал Фредди, стало очевидно, что Элвис стремится к чему — то большему, чего он никогда раньше не пытался добиться. Он сделал несколько попыток, и каждый раз его исполнение производило впечатление вплоть до того момента, когда ему нужно было добиться звучащей в полный голос оперной каденции, которой завершается ария. Пытаясь помочь, Билли Портер заметил, что они всегда могут склеить конец. «Я сказал: «Нам не нужно делать песню всю до конца». На что Элвис возразил: «Билл, я запишу ее целиком, или я не буду делать ее вообще». И в конце концов он ее спел».

В продолжение всего этого вечера они записали поразительно разнообразный материал — блюзы, баллады, стандартную попсовую вещь от «Хилл энд Рейндж», «Such а Night», которую он возвысил своим страстным исполнением, сделанную во многом в манере «White Christmas» — песни «Drifters» с его рождественского альбома 1957 года, за которую он получил такой разгон от критиков. Только под конец сессии, когда требуемые Полковником восемь вещей уже были готовы, он наконец приступил к записи вещи, о которой просил его Полковник, вместе с композицией Скотти и песней «Golden Gate Quartet», которую он обещал Чарли спеть с ним дуэтом, несмотря на возражение Полковника.

Он начал с «Are You Lonesome Tonight?» около 4 часов утра, используя только акустическую гитару, барабаны и бас — гитару, — по своему настроению песня поразительно напоминала «Му Happiness», самую первую песню, которую он записал в своей карьере. Он спросил Чета Аткинса, нельзя ли погасить свет. «Он выпроводил из студии всех, кто там был, — знаете, в то время в студиях было, как в супермаркетах, яркое флюоресцентное освещение, но он пел в темноте». Тем временем Билл Портер редактировал мастер — версии, перенося их с последней катушки на мастер — бобину, с тем чтобы в конце студийного дня все одобренные версии были в одном месте. «Знаете, я повернулся и посмотрел в студию: свет был выключен и я не мог разглядеть, что там происходит, — и тут я услышал, как зазвучали гитары и приглушенный хор Jordanaires, а потом запел Элвис. И тут он вдруг начинает говорить в середине исполнения! Если прислушаться, можно услышать, как они натыкаются на стойки микрофонов, ведь свет был погашен. Так что мы начали запись снова, но Элвис сыграл всего несколько аккордов и говорит: «Мистер Шоулс, выбросите эту песню, я не могу сделать ее как следует». Стив взглянул на меня и говорит: «Не смей, Билл, это же хит». Он нажал переговорную кнопку и ответил: Jordonaires ошиблись, а мне хотелось бы получить одну хорошую запись от начала до конца». Они и сделали ее, и она стала мастер — версией — от первого до последнего аккорда.

После этого он довольно быстро записал песню Скотти, а затем позвал в студию Чарли, чтобы исполнить дуэтом проникновенную «I Will Be Home Again». Уже было записано одиннадцать вещей, а музыканты почти валились с ног (для них это было не окончание рабочего дня, а только его начало: у них было запланировано по меньшей мере три записи на понедельник), но Элвис не был настроен закругляться. Он начал наигрывать на своей «гибсон джей‑200» композицию Лоуэлла Фалсона «Reconsider Baby» — старинную блюзовую вещь, которую он удовольствия ради исполнял на «Сан», и против своей воли все увлеклись. Как и на дорожках «Сан», ритм — гитара Элвиса задает тон, а рояль, саксофон и гитара выделывают смелые сольные номера, однако двигателем песни является вокальная манера Элвиса, придающая блюзу некую гармоническую свободу, которая никого так не напоминает, как Литтла Джуниора Паркера, но в конечном счете суть отличительная черта самого Элвиса — и только его.

Оставалось всего две недели до отъезда в Голливуд, и Элвис посвящал свое время главным образом катанию на роликовых коньках с баталиями на роллердроме «Рейнбоу», игре в футбол, походам в кино и свиданиям с Анитой. Как — то вечером он позвонил исполнителю госпелов Джеймсу Блэквуду, одному из его кумиров в ранней юности, который, бывало, проводил его бесплатно на вечерние песнопения в «Эллис Аудиториум», когда он был подростком, и с которым он всегда поддерживал связь. «Он сказал: «Когда у вас не будет концерта и выдастся свободный вечер, сразу же приходите — попоем, хорошо?» Мы пели большую часть ночи — одни госпелы, другое он отказывался петь. Думаю, он знал наизусть все песни, которые мы когда — либо записывали». Он рассказал, что планирует до конца года сделать госпел — альбом. Он только надеется, что справится с задачей.

В первую субботу после записи он отправился в город за подарком отцу на день рождения и потратил на покупки 4000 долларов. Каким — то образом то, что одним из его приобретений было бриллиантовое ожерелье для Аниты, тут же попало в газеты, и большую часть следующих нескольких дней ему с Анитой пришлось заниматься только тем, что отрицать какое — то особенное значение этого подарка. В действительности он уже встречался с другой мемфисской девушкой, о чем не знала Анита, — с девятнадцатилетней певицей и победительницей конкурса красоты по имени Бонни Банкли, с которой он познакомился, когда она приезжала в Грейсленд со своим учителем вокала, чтобы забрать плюшевого мишку, отказанного им для благотворительного аукциона в ее альма — матер — уайтхейвенской средней школе. Они сразу же понравились друг другу, и она иногда заходила к нему, когда он говорил Аните, что хочет побыть в одиночестве. Наверху в музыкальной комнате у него стоял аквариум, и нередко они просто сидели рядышком и слушали пластинки и смотрели на плавающих рыбок. По временам его охватывала беспричинная тоска, признавался он, память о его матери всегда с ним. Его настроение было менее стабильным, чем она считала, наблюдая его на публике, но он всегда был внимателен к ней и ее чувствам. Анита никогда не упоминалась при ней, и он интересовался, может ли она со своей матерью приехать к нему в Калифорнию, когда он будет сниматься в фильме.

Анита выкрасила свои волосы в черный цвет, чтобы иметь такой же цвет волос, как