– А вдруг это совпадение?

К чести следователя надо сказать, что Ригби сделала вид, будто у меня есть надежда. Хотя мы обе понимали, что шансов никаких.

– Выясним, – сказала она. – Могу лишь обещать, что буду держать вас в курсе. Если станет что-либо известно, вы узнаете об этом первая. И держитесь подальше от репортеров.

А то я не знала. Передо мной уже маячили заголовки. Неожиданный поворот: спаситель разыскивает девочку через двадцать лет. И умирает возле ее дома. Я так и представляла себе пальцы, спешащие по клавиатуре в погоне за слухами. Девочка из Уидоу-Хиллз. История, отмотанная назад к десятой годовщине, затем к пятилетней и, наконец, к самим событиям.

«Часть вторая: Двадцать лет спустя». Герой становится жертвой. Жертва – свидетелем. Перетасованные роли. Как будто все мы – персонажи трагедии, растянувшейся на пару десятилетий.

Ригби ушла, а я стояла и смотрела на закрывшуюся за ней дверь. Рядом нарисовался Беннетт с телефоном в руках, как с компасом. Естественно, не поленился поискать в интернете. Моя детская фотография перевернулась, когда он опустил телефон.

Лицо друга было непроницаемым.

– Я никого не обманывала, Беннетт, лишь пыталась забыть. Люди говорили ужасные вещи, заваливали нас письмами. Я даже не помню того, что со мной случилось, а все от меня чего-то ждали. Я не могла угодить каждому. И не хотела.

– Тебя никто не осуждает, – сказал он, и все же дверь, которую мы едва приоткрыли, с треском захлопнулась. – Лив, я знаком с тобой два года. Считал, что мы неплохо друг друга знали. Ты мне вообще не собиралась говорить?

Между нами пролегла пропасть.

– Мы не так уж и много друг о друге знали, – парировала я, и его лицо болезненно передернулось. Оказывается, по его лицу можно многое прочесть, если быть повнимательнее.

Может, я ошибалась все это время, и дело было не в Беннетте? Просто он о многом догадывался и понимал, что ко мне надо подходить деликатно? Но ведь и сам он особо не откровенничал.

– Я, например, до вчерашнего дня ничего не знала о твоей бывшей.

– Одно дело не рассказывать о подружке, которая тебя бросила, а другое – умолчать, что ты знаменитость, поменявшая имя. Совсем не одно и то же.

По правде говоря, мне и в голову не приходило рассказать ни ему, ни кому-либо еще о том, что я так старательно скрывала. С какой стати я вдруг стала бы этим делиться?

– Молчание – тоже ответ.

– Беннетт, я об этом не рассказывала никому.

Неужели он не понимает? Я вообще никому не доверяла. Для меня это был вопрос жизни и смерти.

– Никому? Ни бойфренду? Ни соседке по комнате?

Я потрясла головой. Никогда и ни с кем я не сходилась надолго. Поэтому и с Беннеттом на День благодарения не поехала. Вызвалась вместо этого на резервное дежурство в больнице на все каникулы. Предпочла импровизированный ужин вскладчину с коллегами у Сидни Бриттон и кусок пирога у Рика под футбол.

– Никому, – повторила я.

Беннетт нахмурился.

– Тебе не кажется, что это перебор?

Тоже мне новость! Только от себя не убежишь. Можно изменить имя, изменить адрес, но прошлого не изменишь. Оно неизменно идет за тобой по пятам, калечит твою судьбу, загоняет в рамки незаметного и затворнического существования.

– Ты не представляешь, что это за жизнь, – процедила я сквозь зубы. – После десятой годовщины стало настолько невыносимо, что нам пришлось переехать в середине учебного года из Кентукки в Огайо. – Несмотря на дрожь в пальцах, мой голос оставался ровным. – У матери вообще из-за этого крыша поехала. Я перебралась сюда, чтобы начать все сначала.

Как объяснить ему панику, засевшую во внутренностях; ночи, когда просыпаешься в холодном поту, с бешеным пульсом, со сбитыми простынями; когда пытаешься откуда-то вырваться, не зная, сможешь ли найти хоть какой-то выход?

– Ладно. – Беннетт закрыл глаза. – Я понял. Поговорим об этом в другой раз.

Но теперь мне самой захотелось чем-нибудь поделиться. Чем-то, чего приятель не нашел бы в интернете.

– У меня сохранился трофей. – Я отвела левую руку немного в сторону. – Дальше плечом не двинуть.

Его глаза скользнули по шраму. Разумеется, он его и раньше замечал.

– Я думал, ты попала в аварию.

– Типа того. Вывих. Раздроблена кость. Меня оперировали.

– Перелом и вывих? – Беннетт удивленно поднял брови. – Редкая травма для ребенка. Боль, должно быть, нестерпимая.

– Ничего не помню, – отмахнулась я. – И еще я не выношу замкнутых пространств.

– А я-то считал, что ты боишься бактерий.

– Замкнутых пространств больше.

Беннетт улыбнулся, глаза привычно заблестели, и мне сразу полегчало. Может быть, Оливия и Арден смогут сосуществовать и мой друг свыкнется с обеими?

Неожиданно его лицо омрачилось.

– Как ты могла не узнать того мужика перед магазином?

Он кивнул в сторону окна, туда, где накануне лежал человек. В его тоне слышалось недоверие. Как и полиция, Беннетт теперь пытался увязать факты.

Я покачала головой.

– Так ведь двадцать лет прошло.

Мой спаситель запомнился мне таким, как на фотографиях в газетах и во время того единственного интервью, после которого он отошел на задний план, став второстепенным персонажем нашумевшей истории. Какое-то сходство просматривалось: те же глубоко посаженные глаза, форма рта. Все же мне он запомнился молодым.

Если вдуматься, Шон Колман был не сильно старше нас, когда на него обрушилась известность. Попал в камеру почти сразу, как схватил меня за руку. В интервью производил впечатление застенчивого, слегка ошарашенного парня, говорил тихо, осторожно подбирая слова. Совсем не как тот, у магазина: «А я тебя знаю».

Беннетт медленно ходил по комнате, видимо, искал что-то новое в знакомой обстановке. Что-то от другой меня, которую он еще не встречал.

– Для чего тебе понадобился доктор Кел? – как бы между прочим спросил он, не глядя на меня, и атмосфера сразу изменилась.

– Я уже говорила, – сжав челюсти, я взвешивала каждое слово, – что плохо сплю.

Ясно, почему он спросил. Вытянутая кончиками пальцев информация была теперь зажата в кулаке. Девочка из Уидоу-Хиллз ходила во сне. Вот что делало историю особенно захватывающей: малышку смыло ночью, а она даже не поняла, что произошло.

Теперь Беннетт смотрел на меня в упор.

– Думаю, тебе не надо говорить, какие слухи поползут по больнице.

Еще бы. Элиза появилась в неотложке почти сразу, как меня туда привезли. Насколько быстро всем станут известны подробности происшествия?

– Существует закон о неразглашении, к тому же я и правда плохо сплю.